Доктор медицинских наук, профессор, депутат Совета местного самоуправления городского округа Нальчик, исполнительный директор ООО «Каббалк-Интурист»… При всех регалиях Руслан Кешоков к своим заслугам добавляет приставку «нано». Про его труд обычно говорят – «то многое, что он делает», сам же предпочитает формулировку «то малое, что я делаю».
– Руслан Хатаович, по какой поре жизни вы больше всего ностальгируете?
– По студенчеству, конечно. Это была насыщенная пора, и я проживал её в силу возраста уже более осознанно, чем детство или школьные годы. Был 1978-й, когда я из провинциального Нальчика попал в Москву. Контраст был ощутимый. Отец просто привёз меня туда и оставил: «Всё, давай дерзай!». С этого момента началась моя самостоятельная жизнь. Все годы учёбы во втором Московском медицинском институте им. Н.И. Пирогова, ординатуры и аспирантуры я провёл в столице. В наш институт приезжали учиться из всех уголков бывшего СССР, и иностранцев было очень много. Эта пёстрая публика на первых порах сильно впечатляла меня.
– Поддерживаете сейчас знакомства тех лет?
– Со всеми, кто учился, я до сих пор поддерживаю связь. Академик Армаис Камалов, который возглавляет клинику МГУ, например, был моим сокурсником. Или Эмма Вартанян: армянка, но уроженка Тбилиси, она стояла у истоков создания методики по экстракорпоральному оплодотворению. И сейчас успешна в своей области. Мы время от времени встречаемся, и эти встречи мне очень дороги.
Помимо учёбы тогда у нас было и то, что называется обязаловкой. Когда в Москву приезжали высокопоставленные представители других стран, нас выгоняли из института на Ленинский проспект, мы стояли и махали флажками. И, знаете, не могу сказать, что нам это не нравилось. Для нас это было зрелище – приветствовать очередной кортеж с лидером какой-то страны, который ехал из «Внуково» по проспекту в сторону Кремля.
Конечно, запомнилось студенчество и Олимпиадой-80. Наше общежитие гостиничного типа – четыре шестнадцатиэтажных корпуса – было отдано гостям Олимпиады. Студенты по желанию могли остаться на подмогу: говоря по-нынешнему, в качестве волонтёров. Я остался, и это было здорово.
Студентом я очень часто бывал в гостях у Алима Кешокова, моего дяди, который тогда был председателем Литфонда СССР. К тому же сын Алима Пшемаховича Александр был моим коллегой: он работал ассистентом на кафедре психиатрии в институте, где я учился. В общем, я не был одинок в большом городе.
На Малой Бронной на одной лестничной площадке с Алимом жил Юрий Никулин. Часто с ним пересекался, хороший такой человек был, позитивный всегда. В этом же доме жил и Владимир Этуш. Я иногда ходил в каракулевой папахе (адыгэ пыIэ) – Алиму нравилось это своеобразное подчёркивание мной, юношей, своей национальной идентичности. И когда Этуш встречал меня в таком виде, он с деланным кавказским акцентом говорил: «Ну, что ж, Казбек, проходи!». Он же играл в «Кавказской пленнице», и уже примерял для этого подходящую роль.
Очень часто бывал в Переделкино. Там я смотрел на всех, как на небожителей. У Алима собирались интересные люди, это были глыбы – Расул Гамазатов, Давид Кугультинов, Сергей Михалков. И Заур Тутов часто приезжал туда. Подобного рода встречи – случайные и неслучайные – тоже сделали мои студенческие годы незабываемыми.
– В вашей трудовой биографии есть любопытная графа: в 90-е годы вы работали врачом-лазеротерапевтом в столице Филиппин.
– Кафедре внутренних болезней, на которой я проходил субординатуру, а затем ординатуру и аспирантуру, как-то довелось лечить посла Филиппин в СССР. Одним из направлений кафедры была лазерная терапия, она тогда только зарождалось и обещала много перспектив. Этому послу понравился эффект от такой терапии, и он пригласил моего научного руководителя на Филиппины. Я тогда не согласился поехать с ним, о чём позже сожалел. Поехал потом.
Могу сказать точно: это удивительно красивая страна. Там мы общались с разными конгрессменами, сенаторами и даже с самим президентом Джозефом Эстрада. Отношение к приглашённым врачам было на высшем уровне. Там же процветало хилерство (выполнение хирургических операций без использования каких-либо инструментов путём особых манипуляций – прим. авт.), которое запрещено во многих развитых странах. Хилеры – мошенники. Они загоняли болезни в трагические формы, а нам приходилось с этим потом иметь дело. Эффект от лазеротерапии, которую мы проводили, был налицо. И уважение в этом плане было вполне заслуженным.
– Чем больше всего удивил остров?
– Людьми. Филиппинцы очень чистоплотны, радушны, гостеприимны. Кухня их с обилием морепродуктов, естественно, впечатляла. Пробовали практически всё.
– Самое экзотичное, что приходилось пробовать?
– На Филиппинах я впервые попробовал лягушачьи лапки, не зная, что это именно они. Суп из акульих плавников, черепаший суп, черепашье тушёное мясо… Не говоря уже о более привычных нам кальмарах, омарах и так далее. В общем, поработали мы там неплохо, до 1997-го года. Потом вернулся в Нальчик и 16 лет был главврачом 4-й поликлиники – раньше её называли хараевской или автотранспортной. Я бы здесь хотел отдельно сказать о Феликсе Хараеве.
– У Феликса Ахмедовича как раз недавно был юбилей – 85 лет.
– Был, и я присутствовал на презентации книги, выпущенной издательством Котляровых к этой дате. Называется книга «Сумма принесённых даров», и вот она у меня в кабинете. Хараев – личность. В своё время он не просто создал транспортное управление, но и открыл для этого управления социально значимые объекты: детские сады, детскую школу искусств, поликлинику. Даже когда эту поликлинику передали из ведомства управления в горздрав, а затем в Минздрав, Феликс Ахмедович всегда звонил, интересовался, как у нас дела. И всегда предлагал помощь. Честь и хвала этому человеку, я его уважаю. Плюс ко всему у Хараева прекрасное умение набирать команду. Многие из тех людей, которых он тогда принимал на работу, до сих пор на своих местах, преданы одному делу.
– Вы родились в год первого полёта человека в космос. Не хотели в детстве, как многие, стать космонавтом?
– Такой мальчишеской мечты у меня не было. Но меня с детства завораживала авиация. Кстати, на Филиппинах мы побывали на авиашоу, где были представлены и наши российские «Стрижи» – авиационная группа высшего пилотажа. Я это смотрел с удовольствием. Мы работали в госпитале на базе Военно-морских сил Филиппин, и когда наши истребители взлетали, всё дрожало. Это было так мощно, что невольно появлялась гордость за свою страну.
До сих пор я люблю всё, что связано с авиацией, даже обычный полёт на самолёте из города в город. Но я в эту область не ушёл. Видимо, гены сказались. У меня дед был целитель – Адам Добагов, жил в Баксане. Отец же был врачом (Хатау Исуфович Кешоков – заслуженный врач КБАССР и отличник здравоохранения СССР – прим. авт.), всю жизнь посвятил курортологии. Я поступил в институт, который он окончил.
– Каким отцом был Хатау Кешоков?
– Очень строгим. Мне и моему младшему брату особо расслабляться не приходилось.
– А вы сами по отношению к свои детям строги?
– Нет, я совсем другой. Я думаю, что не только мой отец был строгим. Всё его поколение было более жёстким, требовательным к себе и к окружающим, чем наше. Время было другое, и характеры были другие.
– Вы считаете себя адыгом по менталитету?
– На все сто процентов! Когда учился в Москве, Адыгэ Хасэ всё время проводила встречи то в гостинице «Москва», то в гостинице «Россия», на месте которой сейчас парк «Зарядье». Ни одну из этих встреч не пропускал. Я патриот своей малой родины, я очень ценю свою национальность, но ни в коем случае не националист. Я возглавляю в АМАНе направление медико-биологических наук. И мне приятно приносить какую-то нанопользу своему народу.
– Какие традиции вам особенно нравятся?
– Когда входят старшие, у нас принято вставать. Мне нравится даже вот это, казалось бы, не самое значительное проявление уважения. В московской клинике я часто оказывался вместе со своим земляком, ныне доктором, профессором Мухамедом Хоконовым в одной ординаторской. Когда входил кто-то из старших, мы всегда вставали. Коллеги не понимали этого: они думали, что это мелкий подхалимаж. Но мы-то сами знали, что это значит. В адыгской системе ценностей существует не только уважение младшего к старшему, но и старшего – к младшему. Каждый знает своё место, свою роль, нормы поведения в тех или иных ситуациях.
Нравится мне и адыгское застолье, где нет никакого шалтай-болтая… Фанатично следовать чему-то в век, когда складываются совершенно новые условия жизни, наверное, не стоит, но сохранять основные ценности во взаимоотношениях людей надо – будь то в селе, будь то в городе, в столице страны или в столице республики. Везде надо помнить, из какого ты народа.
– Чем курорт Нальчик вашего детства отличается от Нальчика сегодняшнего дня?
– Нальчик, конечно, сильно изменился. Я помню времена, когда он был курортом всесоюзного значения. Я был студентом, когда отец возглавлял курортный совет КБАССР, и мои преподаватели просили меня помочь с путёвками. Люди хотели сюда приезжать, все здравницы города были забиты. В 90-е годы, к сожалению, всё пришло в упадок, а события 2005 года и вовсе нанесли серьёзнейшие репутационные потери. Люди уже не просто не хотели сюда приезжать – они боялись. Но, к счастью, мы и это пережили. Сегодня мы вновь развиваемся хорошими темпами. А в последние годы с акцентом на развитии внутреннего туризма в стране всё, можно сказать, пошло в гору.
Нальчик за последние годы стал в разы привлекательнее. Надо быть слепым, чтобы не заметить результаты реализации нацпроектов. Произошли большие изменения в дорожной инфраструктуре города. Проделана большая работа по благоустройству общественных мест, и сейчас продолжается реализация важных проектов по улучшению городской среды. Тут нельзя не сказать спасибо мэру Таймуразу Ахохову и его команде. Работа слаженная, результат очевиден. Сегодня в Нальчик приезжают из всех регионов страны – от Дальнего Востока до Калининграда. И уезжают довольные, с желанием ещё раз вернуться. Значит, выбран правильный курс.