Вчера исполнилось двадцать лет со дня смерти моего отца. Казалось бы, что тут планетарного и такого, чтобы публично сообщать об этом всем, «путая свою шерсть с государственной». Тем более, что сетевой враг может ещё обвинить в узурпации власти в отдельно взятом СМИ. Но личное иногда становится общественным, потому что все общественное складывается из личного. После смерти известных людей принято говорить, что «ушла эпоха». Для меня со смертью отца пришла эпоха осознания того, кем он был и кем было поколение тех суровых мужчин, выигравших самую кровопролитную войну, видевших сотни смертей, но сохранивших в себе лучшие человеческие качества. Отец был суров. Суров до такой степени, что язык не поворачивался называть его папой. Именно отец. Батя. Авторитарный режим руководства семьей отражался на всей нашей отдельной ячейке общества. Особенно перепадало мне, как потенциальному наследнику, на которого перейдёт все бремя носителя фамилии и немногочисленных фамильных ценностей. Я потом понял, почему в армии мне было легко. После «армии» Хабижа Советская Армия казалась пионерским лагерем, так как я с раннего детства знал, как заматывать портянки, подшивать подворотничок, съедать не подавившись варенное тесто, которое в своём фирменном блюде отец называл клецками. Я мог отциклевать паркет осколком стекла, обрезать деревья, починить электрическую проводку, вставлять жучков в счётчик, доить корову, делать сметану и сыр, печь хлеб в земле и разжигать огонь трением. И вот тогда я стал понимать классическую фразу Хабижа: «Я тебе не мама». Вот это самое «я тебе не мама» и помогало выжить в этой яростной жизни, когда рушились режимы и строй, когда ты писал заявление, чтобы тебя забрали в Афганистан, потому что там погибали твои друзья, когда не бил ногами лежащего на земле, пытаясь подать ему руку. Я это все к чему. Постепенно закончилась эпоха отцов, не сюсюкавших с детьми, не выставляющих на всеобщее обозрение чувства к своим детям и другим близким людям, но всегда бывших той самой опорой. Незаметно наступил матриархат, когда главенствующую роль в семье стала играть женщина, занимающаяся воспитанием детей и добыванием хлеба одновременно. В школах мужчины вымерли как класс, и если помнить о том, какое влияние имеет школа «в деле подрастающего поколения», то становится очевидным, что развитие подростков идёт по «материнской линии». Понятно, что государство поставило нас всех в суровые рамки полукапиталистической действительности, где человек человеку ещё не волк, но уже и не инвестор. Женщины как-то быстрее приспособились к реальности, не став ждать отцов своих детей, на диване разрабатывающих стратегические планы на будущее, забыв о настоящем. Роль мужчины в воспитании подрастающего поколения нивелировалась вместе со стабильным окладом, который гарантировала советская власть, и уверенностью в завтрашнем дне. Конфликт отцов и детей незаметно перетек в материальную сферу, когда от детишек можно откупиться подарками и алиментами, не особо заморачиваясь о своём личном примере. Коллективный отец ушёл, уступив место коллективной матери. Может быть, от этого так плющит и старушку Европу, в которой родителей стали просто нумеровать, чтобы не обидеть не толерантным отношением. И как тут не вспомнить Хабижа и его суровых друзей, которые делали из нас мужчин, не особо вдаваясь в вопросы толерантности. Надо возвращать культ отцов, потому что материнского капитала на всех не хватит. Может быть, тогда этот мир станет меняться к лучшему.
Арсен Булатов, главный редактор