В Национальном музее открылась выставка черкесского художника, родившегося и выросшего в США, проживающего последние годы в Москве, Зака Кахадо.
В светлом и по цвету, и по свету отремонтированном зале музея экспозиция «Существование –
со-существование» смотрится особенно контрастно и текстурно. Нет привычного способа крепежа картин на стенах. Массивные многослойные работы покоятся на брусьях, в которых сразу невозможно узнать шпалы. Здесь они предстали во всей красе – извлеченные из земли, со шрамами от гвоздей и рельсов, изъеденные временем. Эти шпалы из московского депо когда-то были частью дороги, которая вела на юг, в сторону исторической родины художника.
С первого взгляда невозможно понять, какие матери- алы использовал автор. Толь, смола, зола, измельченный уголь? Очевидна текстура холста, но словно отягощенная, пропитанная чем-то черным. Это земля Анзорея – родины мухаджиров Чагаду (Кахадо): два центнера было доставлено в Москву для работы. Краски этой живописи – почва, кисть
– газовая горелка. Наверняка, что-то еще: особые протекторы на колесах фантазии Кахадо, оставившие на жженном гуму- се сакральные геометрические чертежи и узоры.
Почва – основа, фон, подложка и в техническом, и в философском смысле. И центральные предметы – иногда как центр композиции, иногда как нюанс. Это шичапшина, приблизившись к которой можно увидеть словно подвешенные, еле заметные буквы «lullaby to mother» — колыбельная для матери. Это «распоротая» кольчуга, горловина кото- рой в развернутом виде напоминает лик иконы. (зрители рассматривают картину с кольчугой) Это
отчеканенный торс, вырастающий из черноты бликующей медью. Это пожелтевшее фото конца 30-х годов 20 века с не- ровными краями, на котором запечатлен дедушка художника — Хердин Чагаду, участник французского черкесского легиона в Сирии.
И, контрастируя с черным цветом, несколько ярких работ: белый холст вскрыт газовой горелкой, и за неровными обожженными краями открывается чистая лазурь. Что это – цвет воды, неба или надежды? Автор с благодарностью и уважением принимает любые версии зрителей.
— Никогда никого не переубеждаю. Каждый волен видеть то, что хочет. Мне нравится, когда человеку нравится или не нравится. Мне же не нравится лишь равнодушие, когда мои работы не вызывают душевного отклика. Это страшнее для художника.
— Экспозиция оптимально вписалась в выставочный зал. Или какие-то работы просто не поместились?
— На самом деле, планируя выставку, я хотел, чтобы работ было больше. Но еще до открытия девять из них были
приобретены в частные коллекции. В целом концепция выставки от этого не пострадала. Количество для этого зала оказалось идеальным. Обычно выставки начинаются в Москве, Нью-Йорке, других больших городах. Но я хотел, чтобы сначала выставку увидели те люди, кто делит со мной историю, кому она посвящена. Чтобы открытие состоялось именно здесь, в Нальчике.
— Ваша уникальная техника сжигания, для которой пока не придумано термина, — это контролируемый процесс? Или как сгорело, так сгорело?
— Конечно, я контролирую форму, очертания, добиваясь образа, который есть у меня в голове. Может показаться, что это что-то спонтанное, случайное, абстрактное. Однако это не так. Эти работы очень конкретны. Если отвлечься от формы, это вариации на тему, как я понимаю современную черкесскую эстетику. Мне интересно было поразмышлять, что наше искусство – это не только пейзаж с Эльбрусом или воин на коне. И не следование великим культурам: русской, европейской или арабской. Это фантазия на тему, как могла бы выглядеть подлинная черкесская эстетика.
— Родовые тамги на центральной по расположению работе… Их выбор случаен?
— Не случайна только одна — тамга нашего рода Чагаду. Намеренно взял из перечня тамг первые попавшиеся. Чтобы потом друзья и родные не говорили, почему эта есть, а нашей нет. Все эти знаки по отдельности не несут смысловой нагрузки. Только в целом.
— В русском языке есть устойчивое словосочетание — выжженная земля. Да и черный цвет ассоциируется с трауром. Вы же подчеркиваете, что у выставки позитивная концепция.
— В данном случае черный цвет не значит траур. В культуре адыгов черный не имеет отрицательной коннотации. Я даже размышлял, что если слово фIыцIэ (черный) разделить на две части, получится «хороший и имя». Что касается земли… Это не выжженная земля, это чернозем Кавказа, плодородная почва. Полей немножко – и все расцветет. Так земля учит нас жизни. Трагедию моего народа нельзя забывать. Но не нужно излишне драматизировать, таить злобу. И главная идея выставки – это триумф жизни.
Алена Мякинина