«Еще по одной» начинает с того, что ставит в тупик: вот это номинировали на Оскар? Потому что все здесь раскачивается очень долго и вяло. Настолько, что раскачивания почти не видно. Но по мере того, как четверо друзей увеличивают ежедневную дозу алкоголя, темп фильма тоже нарастает.
Это кино уже разобрали по составным, и добавить к этому, собственно, нечего. Все эти определения, унаследованные от всевозможных «измов», стучат и сейчас в голове и прямо просятся в этот текст. Но пускать их сюда не хочется, потому что эти химеры, при всей своей реалистичности, все же не мной сформулированы, а значит, не стали моими собственными. А «Еще по одной» каким-то неведомым образом становится твоей собственной историей, и о нем хочется говорить только от первого лица и предельно субъективно. Парадокс? Видимо, да. Во-первых, лично я, пишущая сейчас о фильме с оригинальным названием «Druk» («Запой»), не знаю даже, как чувствует себя пьяный. Во-вторых, главные герои – четверо мужчин среднего (и чуть старше) возраста, здесь-то я тоже ни при чем. Так какое же отношение я имею к «Еще по одной»? Дело, скорее всего, в том, что в этом фильме представлен обширнейший художественный образ, метафора настолько яркая и глубокая, что она считывается одновременно на многих уровнях – от буквального до мифологического. И при этом не важно, насколько непосредственная фабула понятна лично мне по собственному опыту или по наблюдениям. Каждый зритель под условной недостающей полпромилле понимает нечто сугубо личное: уходящую молодость, экзистенциальную тоску, жизненный кризис или разрыв поколений и непонимание между отцами и детьми. Удивительно, как через такой, казалось бы, странный символ как начинающийся алкоголизм, режиссер Томас Винтерберг умудряется достучаться до сознания зрителя. Другим важным достижением этого фильма становится одновременное сосуществование в сюжете и в каждом эпизоде нескольких эмоциональных векторов: иронии, грусти, тоски, безудержного веселья – этот ряд можно продолжать опять же исходя из субъективных ощущений зрителя. В этом смысле, самым выразительным становится тот самый танец Мадса Миккельсена: когда смотришь этот отрывок по кругу уже примерно двадцатый раз (просто невозможно перестать это делать), начинаешь замечать и смаковать нюансы. Особенно важна здесь драматургия эпизода: Мартин начинает танцевать для себя и в общем сначала даже не привлекает особого интереса, то есть буквально танцует так, будто его никто не видит. И здесь оказывается, что то ощущение счастья, что для молодости является чем-то само собой разумеющимся, а для зрелости – уже трудно добываемым полезным ископаемым, так вот это ощущение не в отсутствующей промилле, а в тебе самом, внутри. Банальная истина? Но такой она стала, видимо, в силу своей истинности (уже простите за тавтологию). И прыжок-полет Мартина – это ведь именно полет; да слишком короткий, но такой победный: он взлетает над обыденностью, над уставшим собой и над той самой экзистенциальной тоской, с которой совершенно не знаешь, что делать. Особенно в возрасте ±40. Может быть, поиск и обнаружение того внутреннего ресурса, что эту тоску переплавит в энергию (а вдруг это как в физике – статическая энергия), и есть смысл жизни. Жизни внутренней, той, что только для себя. И ещё, может быть, что философия «Еще по одной» именно в этом – мгновении воспарения над самим собой. Хотя, возможно, это мое субъективное ощущение.
Марина Битокова