17 и 18 апреля у нальчикских поклонников классической музыки и любителей нетривиально провести вечер была возможность отправиться в оперу. В Музыкальном театре давали «Иоланту» Чайковского в постановке заслуженного деятеля искусств КБР Романа Дабагова
Наивная история о любви, способной творить чудеса, и благодарности Всевышнему за свет… Во-первых, это было красиво – не самый оригинальный эпитет, но максимально точно определяющий происходящее. Да, Чайковского сложно испортить. Эта великая музыка вынимает душу, даже если сам напеваешь «Кто может сравниться с Матильдой моей?» мимо нот, чистя картошку. Но в этот вечер коллектив Музыкального театра вполне соответствовал Петру Ильичу. Что и говорить, сейчас в труппе хватает талантливой молодёжи.
В основе сценографии – стилизация под гигантские витражи. Да, возможно воплощению не хватило ощущения стекла как вещества и прозрачности в пигментах. И всё же это многоцветие с минимумом сценической бутафории создало нужный эффект ощущения эпохи и такой важной символики света, призванной создавать мистическое настроение, играющей ключевую роль в философии оперы. Что было и в самом деле замечательно, так это костюмы. Эннены, эскофьоны, рогатые чепцы, платья с завышенными талиями с подчёркнуто выпирающим животом в неярких натуральных оттенках нидерландской живописи, оказавшей столь значительное влияние на искусство Франции XV века — все то, за что мы так любим стильную готику. Но вот досада… Розы.
Это «разрешение на любовь», это прелестное ботаническое «да», вмещающее в себя все «аленькие цветочки» мировой культуры, так неказисто и синтетически торчало из декораций, особенно на фоне общей потрясающей картинки.
Интересным решением показалась кровать для сна и отдыха Иоланты как ядро, вокруг которого разворачивается мантия действия. Что это как не тот самый архетипический сюжет, когда к спящей красавице приходит мужчина и метафорически – поцелуем — или буквально — с помощью медицинской операции — открывает ей глаза, пробуждая от сна или смерти для любви.
Мастерство режиссёра Романа Дабагова явилось прежде всего в том, что изначально неестественное положение вещей, когда человек объясняется пением, не вызывает в нас отторжения. Ведь даже принимая законы оперного жанра, мы видим, когда герои ведут себя неорганично. С радостью идём на сделку с предельной условностью происходящего, но не позволяем обманывать свои чувства. И как в связи с этим не вспомнить высказывание Джорджа Баланчина: «Глупые люди любят смеяться, что в опере поют «Бежим, бежим», а со сцены никто не убегает.
Если кто хочет смотреть, как бегут, он должен идти на стадион, а не в оперу». На премьере «Иоланты» возникло ощущение, что в зале не было подобных «глупых людей» именно потому, что сама опера была поставлена с умом. О тонкостях постановки мы поговорили с режиссёром Романом Дабаговым и дирижёром Зауром Шабатуковым.
Всё, что прописано в партитуре
— Заур Натбиевич, часто театры не могут взяться за ту или иную постановку по причине отсутствия «полного комплекта» голосов. В случае с «Иолантой» всего хватило?
— Сейчас у нас достаточно крепкий состав. Мы постарались так подобрать артистов, чтобы они действительно соответствовали и голосам, прописанным в либретто, и возрасту, и характеру. Думаю, нам это удалось. Единственный приглашённый солист, исполнивший партию короля Рене, – бас Алексей Красовский, солист театра Наталии Сац из Москвы. Два дня он пел с нами.
— Не секрет, что в республиканских оркестрах недобор музыкантов духовой группы. Возникли из-за этого проблемы?
— Да, проблемы имеются. Фаготы, гобои, английский рожок – достаточно редкие инструменты. Но мне удалось найти и два фагота, и гобой, и английский рожок — всё, что прописано в партитуре. Единственное — арфу заменял синтезатор, второй гобой заменяла флейта, а вместо четырёх валторн было три. Но всё это вполне допустимо. Мы приглашаем музыкантов из Кисловодской филармонии, из Грозного, Владикавказа. В современных реалиях это нормальная практика взаимозаменяемости. Понимаете, гобой и фагот сами по себе очень дорогие инструменты. Даже люди, уже окончившие консерваторию, не всегда имеют свой инструмент. Хороший фагот, например, стоит в районе трёх миллионов рублей. Хороший гобой – в районе десяти тысяч евро. Это неподъёмные суммы для музыкантов. Так что недобор есть даже в столичных оркестрах.
— Просто деревянная духовая группа так важна именно в «Иоланте». Ведь именно на неё Чайковский сделал ставку во вступлении.
— Верно подметили, в интродукции играют только деревянные духовые. Отчасти медные. Струнные не используются вообще. Римский-Корсаков называл эту оркестровку шиворот-навыворот. Потому что в принципе эта музыка написана как бы для струнных. Но приём с деревянными духовыми, с их сумрачными интонациями, был призван подчеркнуть мир слепой Иоланты.
Слушать, созерцать, размышлять
— Роман Каральбиевич, «Иоланта» — весьма сложное произведение именно для режиссёра. В истории, где отсутствуют «антигерои», смерть и зло в очевидном воплощении, непросто найти энергетические источники для внутренней драматургии. Как справлялись с этим?
— Действительно, нет ни одного отрицательного персонажа, открытого конфликта… И в этом плане опера сложна для сценического воплощения. Когда начал работать над ней, понял, почему она существует чаще в концертном исполнении. И всё же в «Иоланте» есть мощный внутренний конфликт, взять хотя бы противоборство мировоззрений Иоланты и Водемона, которые в финале приходят к единому. Но чтобы понять это, нужна серьёзная предварительная подготовка. Помню, когда меня приглашали ставить Лорку, сказали — приезжайте через два дня. Я ответил – минимум два месяца до первой встречи с актёрами. Минимум. А лучше полгода, чтобы изучить биографию автора, попробовать понять его мир, источники вдохновения. Так, например, невозможно приступать к «Иоланте» без знания того, что Чайковский увлекался философскими идеями Спинозы
— Незрячий персонаж на сцене — сложнейшая задача не только для самого артиста, его исполняющего, но и для остальных. Ведь психофизике слепой героини подчиняется и психофизика всех находящихся на сцене и взаимодействующих с ней.
— Разумеется, будь Иоланта зрячей, были бы совсем другие мизансцены, другое общение, другая пластика. Но даже эту ситуацию взаимодействия зрячих и слепой девушки можно было решить по-разному. Например, не заботой и сочувствием окружения, а раздражением и усталостью от необходимости нянчиться. Что касается самого образа Иоланты, у меня было задание её исполнительницам задолго до того, как приступили непосредственно к постановке, — просматривать документальные и художественные фильмы, о незрячих, наблюдать за ними.
— Постановка оперы, вообще музыкального спектакля, подразумевает особые знания и спецнабор профессионального инструментария режиссёра и артистов. Где вам всё же комфортнее – в драматическом театре или музыкальном?
— Честно говоря, и тут и там. У меня музыкальное училище за плечами, нотную грамоту я знаю, партитуру читать умею. Волею судеб оказался в музтеатре, но долго не брался за оперу. Готовился. Специфика этого жанра в том, что драматургия заложена не в словах, а в самой музыке. Если честно, мне сложно понять, как режиссёр, не владеющий нотной грамотой, может взяться за оперу. Я, например, знаю от и до все партии… А разве возможно иначе, если ты ставишь задачу перед исполнителем?
— В таком случае может ли зритель без спецподготовки постичь все прелести этого жанра?
— Знаете, опера – жанр не для всех, это высшая ступень музыкального искусства. И всё же находятся люди (пусть и нечасто), которые даже без специальной подготовки становятся её поклонниками. Так, «Травиату» я поставил как драматический спектакль – сама опера позволяла это сделать. Там практически не было статичных мизансцен, спектакль был динамичным, и в том числе поэтому оказался понятным массовому зрителю. После были даже отзывы плана «оказывается, опера – это интересно». В «Иоланте» это было невозможно. Да и не нужно. Делать эту оперу чересчур динамичной было бы просто неуместно. Здесь нужно слушать, созерцать, размышлять.
— В первый премьерный день были явные проблемы с балансом звука. Порой солистов просто не было слышно…
— Да. Но это чисто технические нюансы. Это никак не связано со способностями исполнителей. На прогонах всё звучало прекрасно. Эта проблема будет решена.
Алёна Мякинина Фото: Елена Елоева
Художник – К. Жилов, хормейстер – З. Дзуганова, балетмейстер – Р. Пачев, художник по костюмам – Ж. Кузьмина, концертмейстеры – З. Шабатуков, М. Теуважева, Ж. Теуважукова, И. Масенкова, художник по свету – А. Голицын, помощник режиссёра – И. Калабекова, звукорежиссёры – Л. Лампежев, О. Каширгов, К. Лакунов. Рене – А. Красовский, Иоланта – Р. Кочесокова, С. Шогенова, Роберт – Р. Абаев, А. Евазов, Водемон – Ж. Жубоев, Эбн-Хакиа – А. Подколзин, Альмерик – Р. Кунашев, Бертран – Е. Енин, Марта – Г. Балкизова, М. Мамбетова, Бригита – Е. Саенко, Лаура – Ф. Дышекова. Артисты хора Госмузтеатра.