Исаев по-своему легендарная личность. Он школьный учитель, о влияние которого на свою судьбу говорят многие из его воспитанников, которым уже по 50-60 лет. Сергей Исаевич был и вдумчивым футбольным тренером, подготовив для профессионального футбола не один десяток мастеров. А ещё на протяжении 20 лет он был одним из лучших арбитров футбольного чемпионата СССР в группе «Б».
– Сергей Исаевич, ваша фамилия Исаев. Штирлиц, случайно вам не родственник?
– Конечно же, нет. Штирлиц – это собирательный образ, художественный вымысел, к тому же он русский. А у меня мама русская, а папа – ассириец.
– И где же они нашли друг друга?
– В начале XX века во время погромов в иранском городе Исфахан погиб мой дедушка, а бабушка с двумя внуками (моему отцу тогда было пять лет) убежала. Позднее они добрались до России, обосновались под Армавиром. Местные зажиточные крестьяне с удовольствием брали в батраки беженцев-ассирийцев. Отец мой работал на одного хозяина, познакомился с его дочкой. История оказалась драматичной. Когда девушка сказала своему отцу, что хочет выйти замуж за Исая Исаева (папе дали фамилию по его же имени), тот схватил топор и пообещал отрубить головы обоим. Но в спор вмешался дед (мой будущий прадед) и разрешил внучке выйти замуж за инородца и сам назначил день свадьбы.
Родился я в Армавире в 1927 году. Родственники отца, оставшиеся в Иране, писали ему, что все там наладилось, предлагали вернуться. После некоторых колебаний папа, взяв с собой маму и меня, поехал в Исфахан. Жизнь там стала налаживаться. Как-то отец взял меня на базар. Смотри, говорит, здесь чужое брать нельзя, жестко накажут. И в тот день мы попали на казнь: палач в красных шароварах одному из воров прилюдно отрубил руку.
Спустя некоторое время отца арестовали, так как он приехал из страны коммунистов, значит, тоже коммунист. На свиданиях в тюрьме отец настаивал, чтобы мать вернулась в СССР. Мать работала на ткацкой фабрике, была самой лучшей работницей.
В какой-то момент мама поняла, что надо возвращаться ради детей. На грузовике, спрятавшись среди мешков, нас перевезли до Пехлеви. А дальше морем через Каспий. Уже на советской земле мама обратилась к нашему консулу. Потом был запрос в НКВД, но все же добро на въезд мы получили. Поплыли, попали в страшный шторм, мама чуть не умерла – матросы ее отпаивали лимонным соком.
– А на каком языке общались в семье?
– С отцом я разговаривал и на ассирийском, и на фарси, и на русском, а с мамой – по-русски. Она так и не научилась другим языкам. Когда вернулись, в Армавире у взрослых мужиком была забава: они затевали разговор на русском, который я подзабыл, и начинали хохотать над моими ответами. Пару лет мы жили без отца, а потом он вернулся.
– Его отпустили из тюрьмы или он бежал?
– Говорили, что отпустили. Я был маленький, кто мне правду расскажет? Знаю только, что границу он перешел с контрабандистами. Утром он пошёл в отделение НКВД. Там дали справку. По ней он устроился в совхоз «Армавирский». А мама работала на швейной фабрике, была стахановкой. Но наступил 1937 год. В один из дней утром родителей забрали. Мы думали, что им дадут по десять лет лагерей, а их приговорили к расстрелу.
В Иране отец считался агентом Москвы, а в СССР – агентом, британским шпионом. А мама пострадала, как жена врага народа. Я остался с бабушкой-ассирийкой, матерью отца. Она была старенькой, может быть, поэтому она и не попала под репрессии.
– В те годы спорт был в почёте?
– В детстве я полюбил футбол. Мячей тогда не было. Мы чулок набивали тряпками, зашивали его и гоняли сутки напролет. На Кубани были такие лужайки – получше футбольных полей нынешних профессиональных клубов. Однажды нас увидели два солидных мужика. Спрашивают, вы любите футбол? Ответ очевиден. Тогда они выбрали четверых, сказали, когда прийти на стадион.
Нас сразу взяли в детскую команду. А в 19 лет мы с Мишей Севрюковым в составе армавирского «Динамо» вышли на игру с нальчикским «Динамо», за который выступал Анатолий Свирский. Он меня и переманил в Нальчик. Тогда команду тренировал Федор Поздняков.
Параллельно с футболом окончил физико-математический факультет Армавирского пединститута, а затем и спортфак. И все это время играл за Нальчик в классе «Б». А в то время было жесткое правило – пять лет после окончания вуза не работаешь по профессии, диплом становится недействительным. Жена плакала, говоря, что сейчас диплом потеряешь, а всю жизнь в футбол играть не будешь. И пошел я на работу в интернат и отработал там 35 лет. Преподавал и математику, и физкультуру. Директор интерната Бетал Богатырёв добился разрешения на такое совмещение.
– Кто из ваших воспитанников попал в большой футбол?
– Их много. Виктор Кумыков, Казбек Нахушев, Олег Макоев, Олег Хамгоков, Аслан Бижоев, Славик Таноков… Всех и не вспомнишь. Многие уходили в армию, потом раскрывались и играли в командах мастеров Свердловской, Челябинской и других областей. И ещё. Я двадцать лет судил игры чемпионата КБАССР и первенство Советского Союза в классе «Б» (была тогда такая футбольная лига).
– То есть вы судили задолго до того, как взял в руки свисток Артур Шабаев?
– Артур пришел в судейство позже, когда я заканчивал. А вот с его отцом, Гришей Шабаевым я поработал очень долго. Я многие годы возглавлял республиканскую судейскую коллегию, а председателем у нас был Залим Хапов (отец вратаря Заура Хапова).
– Который самый памятный матч из всех, что вы судили?
– Хотя Карачай Кишуков, Гриша Шабаев, да и я судили неплохо, в обслуживание игр высшей лиги нас не брали. Туда могли поспасть представители 15 союзных республик, Москвы и Ленинграда. Нам оставалась только вторая лига. Но в моем послужном списке есть матч нальчикского «Спартака» с тбилисским «Динамо». Хоть и товарищеский матч, но память на всю жизнь.
– Самый знаменательный эпизод из вашей судейской карьеры?
– Их несколько. После чемпионата мира-1966 в Англии в московских Лужниках состоялось всесоюзное совещание футбольных арбитров. Тогда было много тяжелейших травм. Судьи закрывали глаза на подкаты сзади, а это прямой путь к переломам, разрывам связок. Очень перспективные игроки из-за этого досрочно покидали футбол. И на том совещании была принята программа по борьбе с «грязной» игрой.
Вел совещание Николай Латышев, большой авторитет в мире футбола. А на английском чемпионате прославился наш азербайджанский судья Тофик Бахрамов, который в спорной ситуации засчитал гол англичан в ворота немцев. И на протяжении всего Латышев получал записки: «Пусть Бахрамов расскажет, как он смог увидеть гол в ворота немцев!»
Латышев не хотел ненужной полемики, но, когда из зала послышались выкрики, пришлось давать слово Бахрамову. Тот не стал прямо отвечать, а задал встречный вопрос: «Скажите, кто из вас в Англии, на стадионе «Уэмбли» в присутствии 80 тыс. зрителей в подлобной ситуации рискнёт принять другое решение?»
– Говорят, на основе матчей чемпионата КБАССР можно было снимать шоу «Остаться в живых».
– Однажды команда из Нижнего Курпа выдала серию из пяти домашних поражений подряд. И после каждой игры бригаду арбитров местные болельщики избивали. Каждый раз новая бригада, а итог тот же. И вот председатель Спорткомитета Залим Хапов отправляет меня на игру. Мол, только ты сможешь «разрулить» ситуацию. А я-то далеко не брутальный мужчина. Но делать нечего.
Приехали в Нижний Курп, сидим в судейской. Вдруг заходят три мордоворота. Ну, думаю, всё! Не собираются они ждать окончания матча, сразу будут бить. А оказалось, что все трое – мои воспитанники. Не бойтесь, говорят, Сергей Исаевич. Мы вас в обиду не дадим. А после матча ещё и банкет закатили, и на машине в Нальчик отвезли.
– Трудно сосчитать все восстановленные вами мячи и бутсы. А как вы пришли к «реставраторскому» хобби?
– Всё началось с матча в Зугдиди. Опять Мишка Меньщиков подсуетился. Говорит хозяевам поля, мол, у вас порванные мячи выкидывают. А у Исаевича две сотни юных футболистов, которым нечем играть. И нам отдают несколько порванных фирменных мячей. Я их зашил, камеры поставил и дал вторую жизнь. Дальше – больше. Столько мячей и бутс через мои руки прошло… Но, заметьте, я не сапожник, а реставратор спортивной амуниции и инвентаря! А то жена заругает.
– Вы счастливый человек, вместе с женой уже больше полувека.
– Жена «девчонка» совсем, на полтора года младше меня. А в браке мы уже 66 лет. Ещё бы десяток лет, до бриллиантовой свадьбы.
– Сергей Исаевич, вам исполнился 91 год. Желаем здоровья, семейного счастья. А сами Вы что бы пожелали себе?
– Мне ничего не надо. У меня всё есть.
Беседовал Виктор Шекемов
Ладин Апшев, заместитель начальника Управления по физической культуре, спорту и делам молодёжи администрации г. о. Нальчик:
– Сергея Исаевича помню с ранних лет. Всегда он подходил к нам, еще юным ребятам, подбадривая, давая советы, ласково называя нас сыночками. А про его золотые руки знают все не только в нашем городе. Сам я частенько с ребятами прибегал к нему за помощью, зная, что он «реанимирует» любую обувь, ведь тогда бутсы были дефицитом.
Олег Макоев, бывший футболист ПФК «Спартак-Нальчик»:
– Он был для всех детей нашего интерната, как отец, добрый, но строгий, причём всегда справедливый. Сергей Исаевич создал четкую систему гандикапа в футбольных соревнованиях. Когда играли команды из разных классов, то младшие всегда получали фору. Если младше на один год (один класс), то фора составляла один забитый мяч. Если два года – то два забитых мяча. И никто не роптал, знали, что все будет честно.
Виктор Кумыков, экс-главный тренер нальчикского «Спартака»:
– Меня, семиклассника, привезли в интернат на просмотр. Исаич сразу поставил меня в ворота на «двухсторонке». Не знаю, что он во мне разглядел, но именно он дал мне путёвку в большой футбол.
Юрий Красножан, экс-главный тренер нальчикского «Спартака»:
– Я знаю Сергея Исаевича больше 40 лет. Плотно стали общаться с ним, когда я тренировал «дубль» нальчикского «Спартака». Ситуация – денег нет, а мячи рвутся, бутсы «летят». Сколько он перешил всего. А мальчишки хитренькие. Свою обувь приносят, а заодно и своих друзей-соседей. Он видел эту хитринку, но прощал её.
Мне он в «дубле» помогал и как второй тренер, и как администратор.
Вспоминаю, как Исаич в 80-летнем возрасте вышел на зимнее первенство. И ведь не скажешь, что он педантично следит за своим здоровьем. Желаю ему ещё долго радоваться жизни.