Актёр и режиссёр Роман Крюков представил вниманию местной публики спектакль-фантасмагорию «Клочки записок сумасшедшего» по мотивам повести Гоголя. Те, кто следит за творчеством Романа, знают, что его спектакли – это всегда эксперимент, некий мультимедийный перформанс. И в этот раз погрузиться в пограничные миры сходящего с ума Поприщина помогла не только игра актёра, но и видеоприёмы, оптические иллюзии, аудиоэффекты. Саундтреки к спектаклю, преимущественно на основе материала Альфреда Шнитке, обеспечили необходимое ощущение боли, тоски, одиночества и беззащитности маленького человека в непостижимой Вселенной, особенно «Танго в сумасшедшем доме» — в душераздирающем финальном монологе. Мы поговорили с Романом Крюковым о премьере.
В СПЕКТАКЛЕ ЗАНЯТЫ: Евгений Енин — слуга, санитар, Ислам Макоев — санитар, Теодора Шурышкина – Мавра, Аслан Кашежев – Гоголь, Лиуан Тамазов — начальник отделения.
— Вы играли в моноспектакле «Легенда о пианисте». Теперь вот «Записки…», по сути тоже моноспектакль – слишком уж вспомогательны остальные персонажи. Вы весьма амбициозны в выборе материала.
— Если говорить о выборе материала… Ещё в прошлом году мы с Олегом Гусейновым репетировали «Косметику врага». Была задумка с Еленой Хамидулиной восстановить «Стулья» Ионеско. Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает. Олега Гусейнова не стало 30 августа, в день моего рождения… Я долго приходил в себя от всего, что случилось, практически год… Союз театральных деятелей РФ объявил конкурс самостоятельных работ. Я написал заявку – и выиграл грант. На самом деле ещё в студенческие годы рассматривал вероятность постановки «Записок сумасшедшего». Это шикарный материал для актёра. Как вызов самому себе – смогу или не смогу.
— Смогли?
— Думаю, да. Другое дело, что не получились какие-то технические моменты. Представьте, в силу разных причин и обстоятельств, у нас не было ни одного прогона на сцене Музтеатра со светом и звуком.
— Да, кое-что невозможно было не заметить. Видимо, не сработал экран в нужный момент, свет включился раньше времени, проявив артиста, который должен был остаться невидимым. Это сбило настрой? Сложно было собраться и доиграть?
— Это очень сильно выбивает. Пришлось жертвовать какими-то моментами прямо по ходу. Думаю, к следующему спектаклю всё будет отработано, учтены все нюансы. И всё же тем и отличается театр от кино, что каждый следующий показ не похож на предыдущий. Возникают непредвиденные обстоятельства, настроение и состояние актёров, реакции публики…
— И все же технические нюансы не так досадны, как поведение иных зрителей. Игнорируются вежливые, но весьма настойчивые просьбы перевести гаджеты в беззвучный режим. На этот раз в самый пронзительный момент максимально неуместно раздался трек звонка.
— Да, это самое ужасное для меня… Звук мобильного телефона. Или шелест обёртки шоколадки. Хотя бывало и похуже: как-то на нашем спектакле зритель вышел прямо на подмостки, разговаривая по телефону. Перепутал выход из зала с выходом на сцену.
— Несмотря на то, что «Записки сумасшедшего» — весьма сложный для сценического воплощения текст, к нему обращались самые именитые личности. История театра и кинематографа знает не одну культовую постановку. Это и знаменитая экранизация 1968 года с Лебедевым, и спектакль в Театре Вахтангова. Вы вдохновлялись опытом своих предшественников?
— Разумеется, я многое пересмотрел. Но больше всего меня поразили отрывки из «Сона разума» (версия «Записок…») с Сергеем Безруковым в главной роли. Это просто какой-то Цирк дю Солей по уровню воплощения фантасмагории.
— Кстати, про цирк. Вы любитель спецэффектов — вся ваша творческая карьера это подтверждает. Поприщин Романа Крюкова владеет теми же трюками с ножницами, которые так блистательно исполнили ваши руки в бекмамбетовском «Ночном дозоре». Он взаимодействует с вешалкой, как и Слава Полунин в «Снежном шоу». Как и в ваших спектаклях-сказках, на сцене было обилие игры света и тени, видеоряд, вплетённый в действие… Такое ощущение, что вы решили выставить на этот театральный стол сразу всё лучшее, что умеете.
— Гоголь без мистики не Гоголь. Как ещё показать сознание человека, сходящего с ума? Да, кто-то делает это исключительно на тексте, на актёрской игре. Поначалу я вообще хотел массовую постановку, с хореографией, живым оркестром нас цене. Как маленький человек проходит сквозь всё это, а у него в голове творится совершенно другое действие. Потом трейлер спектакля Безрукова привёл к пониманию, что надо делать либо эффекты такого уровня, либо искать что-то иное. И, мне кажется, я нашёл свой путь. Через что можно показать это самое гоголевское, мистическое? И тут возник образ зеркала, в котором появлялись и исчезали видения. Кстати, образ Софи создан с помощью компьютерной графики. Вот и вы не догадались, что это не реальный человек, а некий метахуман.
— В сравнении с некоторыми современными трактовками классики и безжалостным обращением с первоисточниками, вы весьма уважительно отнеслись к тексту Гоголя. И всё же не обошлись без вольных вставок. Как думаете, Гоголю была бы близка позиция горинского Мюнхгаузена: «Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют – становится нестерпимо»?
— Если вы об ироничных вставкахотсылках к Пушкину, то это вполне в духе Гоголя. Эти двое постоянно взаимодействовали и в переписке, и в собственных произведениях. После это мистическое взаимодействие происходило и с другими авторами – Лермонтовым, Достоевским… Всё так закручено, столько литературных и жизненных совпадений, которые сложно объяснить. Об этом нужно говорить отдельно…
— Видимо, и о Булгакове тоже. Неспроста же ваш Поприщин в финале так сильно напоминает Шарикова из «Собачьего сердца». — Разумеется. И это тоже не случайность. Булгаков — наследник Гоголя, ученик. Он не только пошёл по его стопам в творческой манере, но и, по необъяснимому стечению обстоятельств, стал обладателем его надгробного камня на собственной могиле. Сначала был вариант обрить Поприщина прямо на сцене. Но это было бы слишком жёстко. Надеть лысину за какие-то мгновения так, чтобы это выглядело естественно, тоже не было возможности. Поэтому пошли с гримёром по такому пути – лысина, но с бинтами на голове, как у Шарикова. Невольная ассоциация усиливает это ощущение потери человеческой личности. — Публика в зале часто смеялась. Смех совпал с задуманными триггерными точками? Или какие-то реакции стали для вас неожиданностью? — В каких-то местах смех был ожидаем, в каких-то – нет. Но это и нормально. Комическое всегда связано с трагическим, особенно если мы говорим о Гоголе и о русской литературе вообще. Понимаете, там не должно быть жути до самого последнего момента, до самого конца… Хочу сказать большое спасибо всем, кто мне помогал, и огромное спасибо всем, кто всячески мешал и вставлял палки в колёса. Спектакль состоялся, несмотря ни на что и вопреки всему.
Алёна Мякинина Фото: Илья Ахобеков