У Артура Пшунокова высшее военно-политическое образование. Занимал должность замполита пограничной заставы, служил в республиканском КГБ, возглавлял общественные организации, был в числе добровольцев в Абхазии в 1992-1993 гг. Он – неординарный собеседник. И в силу этой неординарности некоторые, возможно, предпочли бы маркировать интервью с ним предупреждением «мнения могут не совпадать». Но нам такая страховка не понадобится. В рамках нашей беседы его можно представить просто как коллекционера. Наш разговор – о картинах, художниках, искусстве.
– Артур Беталович, обывательский вопрос: зачем коллекционировать картины?
– В 70-х годах в журнале «Техника — молодёжи» была статья болгарских исследователей по итогам просмотра специальной выставки, где были подобраны картины позитивной направленности. Каждый посетитель на следующий день написал отзыв. У кого-то прошла мигрень, кто-то решил математическую задачу, с которой прежде не справлялся, кто-то, получив вдохновение, выполнил рутинную работу, на которую прежде не хватало настроения, и так далее. Тогда я и подумал, почему бы не создать для самого себя подобный постоянный фон. И стал приобретать картины… Как-то мне позвонил незнакомый доцент из института соседней республики после прочтения моей авторской книги и задал вопрос: «Откуда столько энергии?» Искусство подпитывает, даёт силу. Возможно, смысл фразы, что красота спасёт мир, из той же серии.
– Есть лингвистическая шутка — как же красота спасёт мир, если она всё время требует жертв?
– Как говорится, чёрт прячется в деталях. Здесь формализм неуместен. Мой отец, композитор-мелодист Бетал Пшуноков, цитируя Шумана, говорил: «Разум заблуждается, а чувства – никогда». Не знаю, написал ли он это где-нибудь или нет. Во всяком случае, это глубокая мысль, за которой много чего есть. Обретая уверенно мир прекрасного, не думаешь о материальных потерях (если в этом заключается жертва, которую требует красота), это не актуально.
– При каких обстоятельствах приобрели первые работы? До этого был опыт общения с художниками?
– Первые несколько работ просто купил там, где они продавались. Но потом, по мере развития вкуса, пришло осознание направления, которому нужно следовать, и пришлось избавиться от них, ибо не вписывались. Есть работы высокого уровня профессионализма и которые мне нравятся, но для этого нужна другая коллекция, может, несколько схоластичная. Приобретая работы с 80-х не испытывал особой конкуренции – музей тогда перестал производить закупку, трудные времена наступили. Но времена касались всех, и иногда что-то ускользало от меня тоже. На сегодня в коллекции около 90 работ. Это картины Людмилы Бетугановой, пронизанные духом гриновского романтизма. Работы впитавшей художественное наследие своих родителей – Виктора Абаева и Людмилы Булатовой, – Асият Абаевой. Она продолжает свой новаторский курс на высоком уровне. Уникальные работы Мурата Дышекова в тематике лирического мистицизма и портреты Эдуарда Мазлоева – углубленного психологизма. Работы Заура Матуева, созвучные творчеству Кандинского, и картины рано ушедшей (в 23 года) поэтичной Заремы Шогеновой, талантливо передававшей пластику природы Приэльбрусья…
– У вас в коллекции три автопортрета: Руслана Цримова, Руслана Шамеева и Эдуарда Мазлоева. Чем вам интересен этот жанр?
– Я не выделяю автопортрет как отдельный жанр, представляющий интерес, а просто ценю каждую из этих работ как успешную и неординарную. Сами художники никогда не говорят, что именно им удалось, но они осознают, что к чему. Бывает, что нужное появляется на свет у художника неожиданно, и приходится как собирателю напрячься, чтобы это приобрести. В некоторых работах не напрямую угадывается автобиографичность. Зная период создания, обстоятельства и настроение автора, узнаёшь это. Однажды спросил одного художника, не в тот ли период, не при таких ли обстоятельствах он написал работу? «Да, в тот день, на одном дыхании», – ответил он.
– Получается, вы следите за жизнью, можно даже сказать, за личной жизнью художников?
– Приходится. Даже у гениев бывают разные времена: подъемы и падения. И тут надо держать руку на пульсе. Бывают эпохальные работы, становящиеся прототипом целого цикла. И, как правило, наиболее полная энергии работа – исходная. Считается, что композиторы за весь период творчества создают 40-60 оригинальных мелодий, а остальное – их вариации. Возможно, это относится и к художникам. Стремлюсь к приобретению исходных работ, это труд. Ответственность за пребывание таких полотен на земле обетованной лежит на авторах, коллекционерах и музеях. Был случай, когда я раскритиковал известного художника за безответственность перед нашим обществом. Он не привез из зарубежной поездки работу, которую я намечал приобрести. А повторить работу не получается. В вариации совсем другая энергетика. Порой обнаруживаешь незаконченные картины, над которыми работа только идёт, а уже однозначно возникает убеждённость, что это то что надо! И остаётся только дождаться окончания. Это нетрудно понять, если хорошо знаешь автора и его работы. К тому же даже при наличии неограниченных средств для создания коллекции можно не справиться с задачей. Именно потому, что вдохновение и подобные ему понятия не лежат на полке в магазине. Чем раньше начинаешь этим заниматься, тем больше толка. Наверное, так же в любом деле.
– Почему именно эти художники?
– В них умение восходить к отрешённости, с которой начинается подлинное творение. Не каждому дано. Ну и, конечно, талант, одаренность, самоотверженный труд, профессионализм.
– Отрешённость от чего?
– От обыденности мирской, меркантильности, суеты сует. Считается, что Циолковский, Тесла и прочие великие учёные черпали из энергоинформационных волн. Таких, как Цримов и Шамеев, можно сравнить с ними. Особенно с их эпохальными работами «Женщина» (Цримов) и «Гармония» (Шамеев). Они предопределяют проявление мирового духовного центра в ареале Эльбруса. Думаю, именно об этом периоде говорилось в тетрабиблосе Клавдия Птоломея в I веке нашей эры. Поэтому эти работы – сакральная часть моего собрания, с которой во всём мире ничто несопоставимо (смеётся).
– Как относитесь к молодым художникам?
– Меня в молодых беспокоит опасность неосознанного отвлечения от своего пути в результате попадания под магнетизм именитых художников. Но, возможно, следование кому-то – часть изнурительной черновой работы по овладению искусством. Здесь тоже есть место для отрешённости, но уже педагогической. И тут я имею в виду не столько отрицание учеником своего учителя, сколько способность учителя не сдерживать талант ученика, не приспосабливать его под себя. Особенно такое влияние плохо, когда сам мэтр неинтересен. – Но возможно ли стать мэтром, будучи неинтересным? И неинтересный мэтр может обладать магнетизмом, о котором вы говорите? – Поставьте слово «мэтр» в кавычки – и, думаю, всё встанет на свои места. Умение выбирать себе учителя – тоже задача.
– Что думаете о перформансах?
– Перформансы – повод для тусовки. Хорошо это или нет, пусть каждый решает по-своему. – Коллекционеры и художники не всегда дружат. И даже известны истории их неприязни. У вас как складываются отношения с художниками?
– Дружба – понятие растяжимое. Талант надо ценить, независимо ни от чего. Я уважаю «своих» художников, иногда даже переживаю за них. Как они относятся ко мне – это уже их дело. – Не тесно картинам в нальчикской квартире?
– Проблема хранения картин есть. Как-то вышел целенаправленно присмотреть место в городе под галерею и ужаснулся. Пришёл к неутешительному выводу: город, в котором нет галереи современной живописи, опасен для проживания (смеётся).
– У вас есть уникальный нереализованный проект. Можно сказать, мечта – «Лотос».
– «Лотос» – это несколько из другой оперы. Здесь скорее концепция развития экономики нашего края через туризм, неординарную архитектуру. Но созидание было не в духе последних десятилетий. Поэтому Белый Лотос, священный цветок, выполненный по моему заказу нашими академиками – Цримовым и Гучапша, смирнёхонько стоит на полке в моём «культурном центре». Это макет небоскрёба, со смотровой площадки которого можно было обозревать все пятитысячники Большого Кавказского хребта, в ареале которого могла быть аллея скульптур наших замечательных скульпторов. Считается, что лотос цветёт на болоте… Хорошо, когда власти ценят свои таланты, способные воздвигать великое будущее. Считаю, что чиновник, который выделил пространство Антонио Гауди для его знаменитого храма, заслуживает такого же внимания, как и маэстро, создавший ценностный ориентир на века для Барселоны и всей Каталонии. У нас регион, где туризм объявлен одним из приоритетных направлений экономики. Но люди едут туда, где можно увидеть эксклюзив. Эксклюзив сейчас могут предложить наши художники. В целом убеждён, что у нас настала эпоха Возрождения, если говорить понятиями мирового искусства. Такого скопления интересных художников в одном временном пространстве, как сейчас, у нас не бывало. И надо этот момент не упускать. Времена, когда туристы, не заезжая в столицу Кабардино-Балкарии, прямиком едут в Приэльбрусье, должны пройти. Пока свободны от провинциализма и «временщичества» наша природа и венценосный Эльбрус. В остальном, надеюсь, общество ещё скажет своё слово.
Беседовала Марьяна Кочесокова