Кто бы мог подумать, что нальчикская премьера одной из лучших пьес всей русской драматургии – «Горе от ума» А. Грибоедова – обернётся форменным провалом? Да, именно провалом – я настаиваю на этом определении. После антракта в зале оставалось меньше половины зрителей, и если это не провал, то подскажите мне, каким ещё словом можно назвать подобную ситуацию.
Возможно, какая-то часть публики вынуждена была уйти из-за того, что спектакль оказался чересчур длинным (четыре с лишним часа), но большинство выражало своё категорическое несогласие со всем происходящим на сцене наиболее цивилизованным путём – что называется, «проголосовали ногами», среди них и ваша покорная слуга. Выйдя из зала, люди чувствовали настоятельную потребность сбросить накопившиеся отрицательные эмоции, и у входа происходил стихийный обмен первыми впечатлениями. Пожилой мужчина, по виду театрал со стажем, высказался так: «Это издевательство над классикой – несчастный Александр Сергеевич (Грибоедов) в гробу переворачивается, и обман зрителей. Мы купили билеты, пришли сюда в надежде увидеть любимую пьесу, послушать красивую русскую речь, а нам вместо этого подсунули какой-то жуткий фарс. Это даже не пародия, а именно фарс!». Остальные высказывались в том же духе, в особенности узнав, что ставил спектакль молодой режиссёр Антон Понаровский – выписная «столичная штучка». Но давайте по порядку.
К сценографии претензий практически нет. Мы давно привыкли к минимализму и знаем, что шеренга стульев на сцене может означать не только любой интерьер, но и лестницу, транспортное средство, мост и даже сельский пейзаж. Привыкли и к огромным полотнищам ткани, которые изображают мысли, эмоции и настроения героев, капризы погоды, появление потусторонних сил, бег времени или, наоборот его петлю – в общем, любые фантазии режиссёра. Правда, в этот раз на сцене ещё стояли большие напольные часы – стояли во всех смыслах. Аллегория вроде бы понятная, но почему все персонажи считали своим долгом обрушить их со страшным грохотом на пол – неизвестно. Их поднимали только для того, чтобы уронить снова. Зато респект плотнику, изготовившему корпус: часы стойко выдержали все испытания. Нет претензий и к музыке: она настолько прямолинейно и недвусмысленно иллюстрировала происходящее на сцене, что это напоминало игру тапёра в немом синематографе. Мелодии все простенькие, заигранные, и без грибоедовского вальса, конечно, не обошлось. Но перейдём к более одушевлённым предметам.
Обитатели дома Фамусова коллективно страдают несокрушимым чувством юмора: они смеются между собственными репликами, хохочут во время реплик партнёра и совсем уж закатываются, когда стоят без слов, слушая диалоги других героев. Причина такой истерической весёлости неизвестна, но вселяет опасения. Другая коллективная хворь – слабые ноги. Проще говоря, все домочадцы как угорелые мечутся по сцене в хаотичном броуновском движении, налетая на стулья и падая, натыкаются на партнёров, сбивают их с ног и успокаиваются, только растянувшись на полу. Как вариант – укладываются на стулья. Собственно, это три их основных аллюра: рысцой – лёжа на полу – лёжа на стульях. Передвигаться вертикально в нормальном темпе у них, видимо, не получается: ноги не держат. Исключение составляет полковник Скалозуб, но о нём позже, к тому же он не живёт в доме Фамусова. Следовательно, эта зараза его миновала. И ещё одна коллективная болезнь – тугоухость, потому что все персонажи орут как резаные, хотя качество звука это только ухудшает.
Вообще чувствуется, что режиссёр здорово постарался, представив нам вместо московских обывателей – пусть заурядных, но вполне приличных людей – какой-то парад уродов. Первой появляется служанка Лизонька. Из кокетливой субретки её превратили в вульгарную неотёсанную девку, которая если и кокетничает, то очень своеобразно: при всяком удобном случае она задирает подол до подмышек и демонстрирует всем желающим (и не желающим) выцветшие, бывшие когда-то розовыми панталоны – видимо, обноски с барышниных чресел.
Фамусов из важного московского барина превратился в неопрятного престарелого волокиту: спит он, не снимая халата и брюк, а ухаживает за служанкой с грацией медведя – или хватает её, как куль с картошкой, или старается повалить на пол, дёргая девицу за лодыжки.
Образ Молчалина решён на контрасте. Вместо угодливого прихлебателя на сцене появляется крепкий хлопец с бритым черепом и чёрной бородищей, гремучая смесь опытного пикапера и всеобщего любимца. Он и с барышней обнимается где попало, и служанку облапить не дурак, а бумаги на подпись Фамусову не подаёт с почтительным поклоном, а пускает веером прямо в физиономию благодетелю.
Скалозуб скопирован с вояки из фильма «Здравствуйте, я ваша тётя». Помните: «Донна Роза, я старый солдат, я не знаю слов любви»? Всё один в один: и придурковатость, и сентиментальность, и хромающая походка, и негнущаяся нога. Зато эта нога мешает ему валяться по полу подобно остальным персонажам. Глядя на такого Скалозуба, я невольно задалась вопросом: это ж какие должны быть астрономические долги у папаши Фамусова, если он всерьёз намерен пристроить единственную дочку за это ходячее (вернее, хромающее) чучело?
Наконец появляется Чацкий. Как единственный положительный персонаж он вроде бы должен вызывать симпатии зрителей, но не тут-то было! Для начала он моментально подхватывает все домашние хвори и первую свою реплику «Чуть свет уж на ногах» произносит, растянувшись на полу во весь рост. Логическое несоответствие его, видимо, не смущает. Дальше и того хуже: по замыслу режиссёра, «прогрессивный юноша» ведёт себя, балансируя на грани между невоспитанностью и обычным хамством. Мне, живущей на Кавказе, странно было видеть молодого человека, сидящего на стуле развалившись, почти полулёжа, засунув руки в карманы, и говорящего со стоящим стариком «через губу». Какие уж тут симпатии!
И всё же со всеми этими «ужимками и прыжками» можно было бы примириться, закрыв на них глаза (буквально) и слушая бессмертный грибоедовский текст. Но и этого нас лишили: в кутерьме, шуме и гаме звук куда-то провалился, рассыпался в труху. А когда актёры поворачивались спиной к залу и говорили свои реплики в глубину сцены, звук и вовсе исчезал, словно в вате.
…На следующий день в интернете появились положительные отзывы: г-на Понаровского хвалят за нетривиальный взгляд, за новаторские решения и желают спектаклю долгой, счастливой жизни. Тут мне в голову пришёл забавный парадокс: а ведь мы, «протестанты», ратующие за классическую трактовку, автоматически попадаем в ряды тех, против кого, собственно, направлена пьеса. Мы, получается, дремучие ретрограды, противники всего нового, и вообще имя нам Фамусов. Но если вышеописанные кунштюки г-на режиссёра и есть тот самый «новаторский подход», высосанный из пальца, то я согласна быть ретроградом, Фамусовым и даже «публикой дурой», поскольку такие «новации» никогда не приму. А поклонникам формалистических вывертов, ниспровержения авторитетов и прочих «оригинальных» приёмчиков хочу напомнить цитату из другого классика – Андерсена: «А король-то голый, господа!».
Наталья Панарина