Нальчик

«Родители неповторимы»

Мадина Хажуева – театровед по образованию, работала консультантом по моде в Берлине. Она дочь художника Руслана Хажуева (1932–2003) и художника-модельера Зинаиды Хажуевой (1943–2020).

– Мадина Руслановна, когда пишут о вашем отце, местные СМИ часто публикуют фотографию, где он снят в двубортном строгом костюме, с галстуком, что не совсем типично для художников. Насколько этот снимок отражает образ Руслана Мажидовича?

– Я сама выбирала это фото отца, в частности, для статьи в «Адыгэ псалъэ», именно потому, что оно очень хорошо передаёт характер и имидж моего отца. Непринуждённо смотрит он в фотообъектив (стоя против солнца, не старается «сделать лицо значительным»). Отец был человеком абсолютно независимым от так называемого общественного мнения и не навязывал своего мнения никому. Одевался он традиционно – носил костюмы, часто светлых тонов. Сорочек было разнообразное множество. Галстуки носил неохотно, но всё же на официальные собрания надевал обязательно. Пальто, плащи, шляпы – всегда умеренных цветов. Светло-серый был самым частым в его гардеробе. Никогда никаких кепок или беретов, только фетровые шляпы.

Можно с уверенностью сказать, что отец стремился даже в одежде выразить своё отношение к творчеству как к нормальной мужской работе. Иногда мог своим друзьям указать, что из-за их (процитирую его же слова) «дурацких бородок и беретиков у публики складывается впечатление, что художники – чудаки не от мира сего». Однако одежда как предмет статуса, богатства или самоутверждения никогда не была для отца значимой. Он мог выйти из мастерской на рынок за продуктами в старой клетчатой рубашке и джинсах (некогда, мол, переодеваться).

Если же говорить о других его предпочтениях – допустим, в еде, то гурманом отец не был. Любил очень простую, понятную еду, сам готовил нечасто – мог отварить мясо или курицу. Еда для него была, скорее, только источником энергии, не более. Зато он был любителем леденцов (монпансье) и карамельных подушечек – они напоминали ему о счастливом довоенном детстве, когда был жив его красавец-отец Мажид.

В домашнем хозяйстве отец никак не пытался участвовать, тем более что дома бывал редко. Однажды он решил сам нанять для ремонта какого-то «мастера Яшку»: ремонт нам сделали такой экстравагантный, что папа под натиском женской части семьи (бабушки, тёти и мамы) удалил Яшку из нашего дома.

– О творчестве вашего отца можно многое почитать и услышать, его работы можно увидеть, а о вашей матери известно очень мало. Расскажите, пожалуйста, о Зинаиде Дачиевне.

– Действительно, о маме мало писали, и её работы остались лишь на редких фотографиях. Она была первым и тогда единственным художником-модельером нашей Кабардино-Балкарской государственной швейной фабрики. Две коллекции в год, соответственно, две художественно-технические комиссии, две общесоюзные ярмарки – и так тридцать лет! На фабрике в экспериментальном цехе все звали её Зоечка (она выглядела всегда очень молодо). Она всё успевала не спеша. Коллеги любили её и высоко ценили её талант дизайнера. Но мамина скромность, просто патологическая, всегда способствовала тому, что свои заслуги перед коллективом она ставила на второй-третий план. Её новаторские предложения часто приписывали другим, и это её нисколько не печалило.

Кроме колоссальной нагрузки на работе, мама была очень загружена частными заказами – всегда умело преображала людей, обращавшихся к ней за исполнением трудных и порой очень неординарных заказов. Многие я помню по сей день в цвете, в деталях. Для мамы не существовало нерешаемых задач – она находила нужные ткани, строила индивидуальные выкройки на «замысловатые» фигуры. И даже терпеливо и деликатно укрощала слишком буйную фантазию некоторых представительниц прекрасной половины человечества, дабы они выглядели прилично.

Коллеги мамы считали, что я или моя сестра должны пойти по маминым стопам. Я бунтовала, не хотела слышать о том, чтобы связать жизнь с лёгкой промышленностью: мне казалось, что фабрика отбирает у нас мамино внимание, время. Нам всегда хотелось проводить с мамой больше времени. От первых книжек, первых походов в кино, поделок из желудей и каштанов, аппликаций на картоне до первых сшитых кукольных платьев – всё было открыто нам Зоечкой. Потом незаметно и ненавязчиво она научила нас с сестрой шить, кроить, моделировать, определять ткани и их свойства. Это пригодилось мне неожиданно в чужой стране (Мадина Руслановна работала в берлинской компании имиджмейкером – прим. авт.).

– Мадина Руслановна, вы сами часто меняете имидж. По крайней мере, на фотографиях разных лет вы очень разная. Можете сказать, что любите по жизни экспериментировать?

– Я о смене имиджа никогда не задумывалась, просто могла легко перекрасить и остричь волосы, всегда различала модные тенденции в одежде (мамина школа). Пожалуй, этим моё стремление к новизне и исчерпывается. Я скорее консерватор, приверженец традиций – можно сказать, в этом и проявляюсь как кабардинка. Хотя по линии мамы я только на четверть кабардинка. Мамина фамилия Ламердонова – это придуманная фамилия по топониму местности, откуда происходил осетинский прадед мамы, прибежавший в Малую Кабарду из Осетии. А мамина мама Мария Ивановна Пасталак – украинка. В 1946 году бабуля приехала в Курп с трёхлетней Зоечкой на руках. Дедушка Дачи служил в разведке и завещал жене ждать его год. Если он не объявится или не напишет, она должна будет ехать к свёкру в Курп. Бабуля ждала два года – ответы на её письма не приходили, Дачи числился без вести пропавшим…

Я принадлежу ментально к адыгской части моих кровей. Хотя, как и большинство моих сверстников, не говорю на родном языке – такое поколение. Папа шутил: «Ты, Дина, прям как собака – понимаешь и не говоришь».

– В чём бы вы хотели повторить своих родителей?

– Как это ни странно прозвучит, я никогда не хотела повторить судьбу или пройти такой же путь, как мои родители. Во-первых, я всегда была уверена, что моих способностей недостаточно. Однажды, когда мне было лет двенадцать, папа, увидев мой рисунок тушью, одобрительно улыбнулся: «Ты можешь рисовать, даже очень хорошо. Но ты не сможешь стать художницей». Я не успела даже обидеться, как он пояснил: «Ты не сможешь писать в мастерской картины, зная, что твои дети болтаются без присмотра, едят что попало и растут сами по себе. А живопись требует все силы от художника!» Я на всю жизнь запомнила эти его слова. Теперь понимаю, как он был прав, как чётко видел мою натуру…

Ни я, ни мои брат и сестра не похожи на родителей – они неповторимы. Конечно, узнаваемы некоторые черты, особенности характера, как и бывает у детей и родителей. Отец шутя говорил, что я на него больше похожа, а я спорила, что на маму (так мне хотелось). Но никогда не надеялась, что обнаружу в себе мамины черты. Просто потому, что её черты были идеальны. Мама всегда останется в моём сердце идеальной, хрупкой фарфоровой азиатской принцессой, которая ради своих детей способна двигать горы.

– Ваш брат Мурат Хажуев пошёл по стопам отца, но у него совершенно другой стиль и направление.

– Мы все трое унаследовали от родителей способности к рисованию и любовь к творчеству. Все мы умели рисовать, но только брат стал художником. Он постоянно ищет новые жанры для реализации своих идей. Не представляю, как сравнить его с родителями: другое поколение, другое мировосприятие, стремление выразить человеческие чувства в разных видах творчества – от живописи, графики и коллажа до мультипликационных фильмов и ковровых картин.

– Мадина Руслановна, почему вы сами выбрали театральное направление?

– Театроведение я выбрала не без папиного участия. Я окончила музыкальную школу, всегда дома пела и аккомпанировала себе на пианино. Даже посещала некоторое время театральную студию, но сцены боялась и была уверена, что моё пение слишком посредственное, чтобы отягощать себя этим делом, а ни в чём неповинных слушателей оглушать моим голосом.

Мне очень нравилась профессия искусствоведа – я старалась готовиться к поступлению в МГУ на факультет истории искусств. Отец посоветовал мне поговорить о театроведческом факультете ГИТИСа с его другом, который одним из первых в республике учился на этом отделении. При этом отец как бы вскользь упомянул, что одного искусствоведа на республику за глаза хватит – Юлия Карданова уже работала в Нальчике. А в театре, дескать, работы всегда хватает.

Так всё и решилось. Надо сказать, в первый год я не поступила. На первом вступительном экзамене (это был коллоквиум, где комиссия из двенадцати человек задавала вопросы по истории театра, живописи, музыки и прочему) я увидела будущего руководителя курса, и мне совсем не понравилась перспектива пять лет учиться под руководством этого педагога. Первое, что он спросил, надменно разглядывая «дикую провинциалку», было: «Мадина Руслановна, в анкете вы указали, что ваши родители художники. Почему же вы не пошли по стопам родителей?». На что я немедленно ответила: «А ваши родители театральные критики?». В комиссии раздались сдавленные смешки. Я решила уже, что не хочу поступать, но из вежливости ответила на вопрос декана, потом встала и вышла из аудитории.

На следующий год я поступила к руководителю курса Григорию Аркадьевичу Хайченко – прекрасному человеку и педагогу. Память об этом лучезарном, добром человеке навсегда останется в моём сердце.

Учёба в ГИТИСе была напряжённой, но очень интересной. Мне посчастливилось увидеть лучшие советские спектакли. Практика в Театре сатиры, театре Образцова, в «Современнике» открыла мне театральную жизнь из-за кулис, где репетиции с великими актёрами, художественные советы, читки, спектакли открывали скрытые от зрителя будничные секреты профессии. Мне была оказана честь во время практики познакомиться с такими великими актёрами, как Зиновий Гердт, Андрей Миронов, Валентин Гафт, Вера Васильева, Александр Ширвиндт, Нина Дорошина, и многими другими.

Отдельная тема – наши преподаватели в ГИТИСе. Каждое имя – легенда… С однокурсниками дружим по сей день – даже стали исключением в гитисовской истории: единственный курс театроведов, продолжающий встречи столько лет после диплома.

– А с одноклассниками?

– И с ними дружим по сей день – со многими с первого класса! Мне посчастливилось учиться в лучшем классе лучшей школы. Так сложилось, что моими одноклассниками стали мои соседи по дому, и нам было легко привыкать к школе вместе. Мы собрались в один класс, как на подбор – смешливые и готовые к весёлому времяпрепровождению друзья. Кажется, такими и остаёмся в большинстве своём… Наша первая учительница Юлия Васильевна Якушина – любимая и уважаемая как учениками, так и родителями. В старших классах мы обрели ещё и других любимых учителей, которые помогли нам выбрать свой путь в жизни. Всех, конечно, я помню.

– Нет тоски по родному городу?

– В Берлине живу так, будто я в Нальчике. Конечно, мои друзья далеко, но мы на связи постоянно. Я очень привязана к Нальчику. В студенческие годы почти каждый месяц сбегала домой хоть на несколько дней. Скучала по родным, друзьям, соседям. Московский быт меня немало удручал, а толпы людей повсюду утомляли. Поэтому мне требовалось хоть на денёк оказаться в милом моему сердцу, уютном, немноголюдном и таком родном Нальчике.

И сейчас я стараюсь часто бывать в городе детства – по возможности один-два раза в год. И со стороны вижу, как меняется родной город, как и все мы. Нальчик, к сожалению, приобрёл многие черты, обусловленные ненавистной мне перестройкой. Я не боюсь столь резкого высказывания – моё поколение очень серьёзно столкнулось со всеми «преимуществами» перестройки и её уродливыми последствиями. Уничтожена промышленность республики. И маминой фабрики больше нет, а ведь когда-то она была знаменита своей продукцией на всю страну, давала работу прекрасным специалистам.

Правда, в последнее время заметно похорошели дороги, многие дома наконец ремонтируют. Это радует, конечно. Современный Нальчик во многом привлекателен – есть где погулять, есть что посмотреть. Но мне дороже Нальчик моего детства, 60-х – 70-х годов. Мой дом по проспекту Ленина, 10, детский сад «Теремок», вторая школа, музыкальная школа, Дом пионеров, фонтаны, Кизиловка, кинотеатры «Восток», «Победа», «Юность», Зелёный театр, ресторан «Нальчик», кафе «Восток», кафетерий на углу Республиканской и Советской (ныне проспекта Шогенцукова и улицы Кешокова). Моя семья, друзья, соседи, учителя, воспитатели, знакомые и незнакомые земляки, красивые нальчане. Такое количество красивых людей я не встречала нигде в мире!

Беседовала Марьяна Кочесокова