«В Балкарии
(От нашего специального корреспондента)
Первое балкарское селение за перевалом Хоти-Тау – Новый Баксан. Пешком (лошадей пришлось оставить по ту сторону перевала в Карачае) мы добрались до этого селения лишь на следующий день. В Кошевом районе – Бичесын – испуганные неожиданным появлением нашего небольшого отряда подростки-пастухи бросались бежать в горы, в лес. С трудом нам удалось раздобыть у пастухов осла, на которого мы и навьючили наши дорожные мешки.
Близ Баксана в лесу мы встретили балкарцев, рубивших деревья. Узнав, что я из Москвы, седой, сгорбленный балкарец взял меня за руку и повёл в селение, не без гордости рекомендуя меня всем встречным: товарищ… товарищ…
Среди балкарцев очень мало говорящих по-русски. Только в самое последнее время в Балкарии начали строить школы. До революции муллы учили детей лишь арабской грамоте и Корану. В Балкарии самый незначительный процент грамотных (женщин больше, чем мужчин). Большинство председателей сельсоветов неграмотные: ставят вместо подписи (мухур) печать. В помощь неграмотным председателям даны русские секретари – инвалиды гражданской войны, политработники, фактически они и управляют всем.
Несколько раз случалось так, что секретарь сельсовета был как раз в Нальчике – центре области, а кроме него никто в селе по-русски не говорил. Тем не менее я всюду встречала со стороны балкарцев радушный приём и содействие. «Товарищ», «из Москвы» – эти два слова вполне удовлетворяли балкарцев.
Балкарцы – народ татарского происхождения, родственный карачаевцам. Их обычаи мало отличаются от карачаевских и других горцев, но нравы несравненно мягче. Балкарцы удивительно добродушный, но в то же время бесхарактерный народ.
Дома балкарцы строят из крепких брёвен (такие дома стоят 100–150 лет) или из камня с земляной кровлей. Балкарцы очень опрятны. В каждом, даже самом бедном доме имеются запасные специально для гостей подушки, ватные одеяла с белоснежными пододеяльниками. Обстановка в доме несложная: очаг, деревянная постель, сундук, полка вдоль стены, уставленная деревянной и медной посудой, складной низкий стол, который убирается после еды, – вот и всё.
На низком столике дымится горячая ватрушка, а в деревянной чашке пенится айран. Хозяева и соседи, пришедшие посмотреть на редкого гостя, остаются всё время на ногах. Ужинаем вдвоём с русским секретарём сельсовета, Он рассказывает мне:
– Самый больной вопрос балкарцев – недостаток «удобной» земли. Раньше балкарцы арендовали землю, правда, за бешеные деньги у кабардинских князей, но в последнее время кабардинцы перестали сдавать землю в аренду. Пригодной земли на семью из 6–10 человек приходится здесь всего 1/2 десятины. Ячмень и картофель необходимо заливать водой.
Кукурузу на киржин (лепёшки) балкарцы привозят на ослах за 100–150 вёрст из Нальчика. Мясо едят лишь в байрам. Сена (на душу) приходится не больше двух копен. Балкарцы охапками приносят его с гор. Из-за недостатка корма балкарцы не могут зимой держать свой скот дома, должны угонять его на зимнее пастбище за тридевять земель. Скот уменьшается и мельчает. Раньше, до войны, балкарцы считали овец тысячами, а рогатый скот сотнями, теперь у сильного хозяина не больше 100 овец, 10 коров, 12 лошадей (раньше был табун) да ишак. Овец балкарцы стригут не два раза в год, как на севере, а один раз – осенью. Здешняя овца даёт шерсти всего полтора-два фунта.
Один из присутствовавших при нашем разговоре стариков-балкарцев просит секретаря перевести мне, что он скажет:
– Мы, балкарцы, – говорит старик, – первые из горцев Северного Кавказа признали советскую власть. Земля, свобода… Чего же лучше? Мы всю жизнь мечтали об этом. Но пока советская власть нам не дала ещё земли. Мы верим в неё и ждём. Пусть нам дадут хотя бы те земли в Карачае и Кабарде, которые тысячи лет арендовали наши деды.
Балкарцы хором поддержали старика:
– Золка, Золка (пастбища в Карачае)!
В Новом Баксане и других аулах балкарцы показывали мне разбросанные тут и там, затерянные среди каменного хаоса небольшие ковры своих посевов. Землю для посева им приходится освобождать от тяжёлых камней, которые образуют среди каждого поля высокие пирамиды. С гор, с ледников они проводят каналы – искусственное орошение. Каналы эти приходится восстанавливать чуть ли не после каждого дождя – каторжный труд. И это всё для того, чтобы получить мешок картошки и несколько мерок пшена. Чем дальше, тем реже встречаются посевы и беспощаднее природа.
Проехав всю Балкарию, я не встретила ни одного клуба, ни одной читальни. Литература и газеты получаются крайне нерегулярно. Но стремление к просвещению, к знанию среди балкарцев наблюдается большое. Москва интересует, притягивает всех.
Вспоминается мне один балкарец – милиционер. На первый взгляд фигура несколько комическая. Одет в поношенный офицерский мундир (трофей гражданской войны) со светлыми пуговицами, на рукаве красная перевязь, за спиной грязный белый башлык и винтовка – балкарские советы слишком бедны и не могут сделать формы своим милиционерам. Этот балкарец из подпольных работников, при старом режиме долго сидел в тюрьме, приобрёл чахотку. Он пришёл ко мне, чтобы порасспросить о том, что делается на свете и в Москве. К сожалению, он знал по-русски всего несколько слов, и мы не понимали друг друга. Но в глазах балкарца, глядевших на меня, «человека из центра», с наивным восторгом, я читала тысячу вопросов, и мне было досадно, что я не могла на них ответить. Балкарцу надо было излить душу перед свежим человеком. Я делала вид, что понимаю его непонятную балкарскую речь, в которой он часто с особым чувством упоминал Ленина и Москву.
Мы сидели под навесом кровли. Над аулом Гунделен ярко светили южные звёзды. Горы вокруг в их освещении казались призрачными и ещё выше, чем днём. На другом конце села пели песни, танцевали, стреляли в воздух – пировали на свадьбе. По серебристой лунной тропе мимо нас шли балкарки, шелестя атласными шлейфами старинных платьев. По обычаю, женщины не должны присутствовать на свадебном пире. Они могут только издали и в щёлку смотреть, как пируют их повелители мужчины.
Далёкой, далёкой представлялась мне Москва.
* * *
Позади неприступная, напоминающая средневековую крепость скала Акая. Слева исполинский розовый утёс Кызыла-Сырт. Справа и впереди на голубом небе ослепительные снеговые вершины и, словно застывшее море, волны голых серых гор.
С перевалов Балкарии открываются поразительные красоты и видны с самого основания высочайшие вершины Главного Кавказского хребта: Коштан-Тау, Дых-Тах и другие.
На Кавказе я не видала ничего живописнее Чегемского ущелья, его розовых скал.
…Жарко. Томит жажда. Лошади устали, по их шеям струится пот. Ещё небольшое усилие, и мы доберёмся до вершины. Уже виден большой камень и крест – самая возвышенная часть перевала. Мой проводник-балкарец, ни слова не говорящий по-русски, слезает с лошади и припадает ртом к небольшой луже на дороге, на поверхности которой играют пузыри. Потом он выбирает высокий полый стебель и даёт мне. Встав на колени, как через соломинку «гренадин», я пью ледяную родниковую воду.
Лошади рассёдланы. Их лоснящиеся спины едва видны в высокой траве, на склоне горы.
Мы закусываем сыром и чёрствыми лепёшками и, делая вид, что понимаем друг друга, разговариваем на разных языках. Он по-балкарски, я по-русски.
Где придется ночевать? Если доберёмся до Чегема или Безенги – под кровлей, а нет – у пастухов. Шалаши балкарских пастухов из ветвей, с земляной крышей, без окон и без труб. Дым от костра ест глаза, и у всех балкарцев-пастухов красные воспалённые веки. Я обыкновенно предпочитала спать на открытом воздухе, завернувшись в бурку, подложив под голову седло. Ночи и рассвет в горах холодные. Сбросив с себя бурку, видишь, что земля кругом белая и в воздухе белый непроницаемый туман. Из щелей шалаша валит дым… Плача от едкого дыма, наспех выпиваем деревянную чашку тёплого молока и снова на лошадь.
Среди балкарских пастухов-подростков мне приходилось встречать научившихся почти самоучкой читать и писать по-русски. Раздобыв несколько учебников (с каким трудом!) они готовятся в школу. Вспоминаются мне два балкарских пастушонка, которые подробно расспрашивали меня в течение целого вечера о том, как выглядит большой город, автомобиль, аэроплан, какие дома в Москве, сколько там школ и примут ли их учиться. Они поделились со мной своим планом: «Подучимся немного, пойдём в Нальчик к предсовнаркому товарищу Калмыкову, он добрый, и будем просить, чтобы послал нас в Москву учиться».
Они просили меня проэкзаменовать их, и, лежа над краем пропасти, окружённые горами, мы разбирали по складам: мы-шь… мышь…
Я проехала всю Балкарию через селения: Нижний Баксан, Былым, Чегем, Хулам, Безенги, Верхнюю Балкарию.
Последний балкарский аул до перевала в Дигорию – Верхняя Балкария. Большой аул с тесно слепленными домами из серого камня под общей земляной кровлей, расположенный амфитеатром из нескольких ярусов у подножия громадной горы. На скале над аулом остатки древней крепости. За невысокой оградой, сложенной из камней, зеленеют картофельные гряды, между которыми журчит вода – искусственное орошение. Под оградой на корточках сидят женщины-балкарки с неизменным веретеном.
Мужчины-балкарцы с упорством первобытного человека стараются освободить землю из-под камней и обломков скал. Я видела, как балкарцы голыми руками выворачивали из глубокой ямы пудовые камни для новой постройки: сцены из далёких, далёких времён.
Близ аула Верхняя Балкария древнегреческое кладбище. Земляные склепы с круглыми открытыми отверстиями. На дне склепов ещё целы черепа, скелеты и мумии.
Под вечер как-то я была на этом кладбище с председателем верхне-балкарского совета товарищем Занкишиевым (коммунист, участвовал в перевороте) и балкарскими комсомольцами. Один из комсомольцев залез в склеп и выбросил оттуда к нашим ногам высохшую мумию, завёрнутую, как в сухой ломкий лист, в полуистлевшие остатки заморской венецианской ткани.
Небрежно шевеля палкой жалкие останки того, кто, может быть, в своё время был известным полководцем или прославленным мудрецом, товарищ Занкишиев рассказывал мне о подвигах наших современников, о карательном отряде полковника Серебрякова, жестоко расправлявшимся в Балкарии. В Хуламском и Балкарском ущельях его отряд встретил упорное сопротивление балкарцев. Даже женщины и дети приняли участие в войне и сбрасывали с гор камни на головы наступавшим. Но помощи, поддержки не было. Серебряков взял верх. Много домов в Верхней Балкарии, Хуламе и других аулах он сжёг дотла. Многих балкарцев расстрелял, повесил, замучил.
Балкарцам есть что предъявить интервентам.
А. Рихтер»
Подготовила Таира Мамедова