Самой яркой и, пожалуй, самой смелой премьерой уходящего театрального сезона был спектакль «Заблудшие» по роману Чингиза Айтматова «И дольше века длится день» в Балкарском драматическом театре, о которой наша газета уже писала (см. «Нальчик» от 28.03.2019 г., №13). С режиссёром-постановщиком этого знакового спектакля Романом Дабаговым побеседовала наш корреспондент:
– Роман Каральбиевич, мы всё-таки манкурты?
– Разве я исчерпывающе не высказался по этому поводу самим спектаклем? По-моему, там есть ответ. Хотя театр, в моём понимании, должен не отвечать, а ставить вопросы. Для этого он и предназначен: не развлекать, а заставлять зрителя задумываться. Кто он, для чего живёт, что с ним происходит? Вопросы поставлены, а дальше – давайте вместе решать, как нам быть, что делать, меняться или оставаться теми же?
Меня волнует всё, что происходит вокруг, в стране и с нами, в особенности, с малочисленными народами. Человек, который не помнит ни родного языка, ни родства, ни корней своих, – это страшно. И если это не один человек, а целый народ, то страшно вдвойне. Обо всех проблемах невозможно ходить и кричать, а хочется. И в этом плане, к счастью, у меня есть возможность говорить об этом языком театра. Каждая постановка – это моя позиция, личное высказывание по тому или другому поводу.
– В местных СМИ о театре пишут не театральные критики, а в основном филологи. Не получается ли, что в их «рецензиях» больше литературоведческого разбора, а вовсе не театрального?
– Конечно, нашим театрам профессиональной критики не хватает. Хотя специальность, прописанная в дипломе, иногда мало что может значить. Театральный критик, как ни странно, тоже бывает весьма далёк от театра. Да, я читаю, что пишут в прессе о нас. Меня в них много чего раздражает. И бывает приятно, когда отзывы объективны и позитивны. Но я стараюсь обходить оценочные суждения. И продолжаю делать то, что хочу и как понимаю.
Результат (мой спектакль) кому-то понравится, кому-то нет. Это нормально. Когда всем нравится, вот тогда точно что-то не то. Спектакль можно считать удачным, когда он вызывает спор, сталкивает разные точки зрения. Равнодушие – вот самая неприятная оценка. Прошёл спектакль и прошёл, никто и не заметил – это хуже всего.
Я люблю экспериментировать, но знаю: нет гарантий, что эти эксперименты понравятся зрителю. Спектакль «Заблудшие» тоже был экспериментом. Там много сценических приёмов, которых больше нигде в республике не увидите. Всё это риск. Я люблю рисковать.
– Часто задуманное вами отличается от того, что получается в действительности?
– Я научился воплощать задуманное на сцене. В годы учёбы так и бывало: задумывал одно, а на деле выходило совершенно другое. Сейчас могу здраво взвесить, что мы можем (учитывая использование технических средств, творческий потенциал актёров), а чего нет.
– Вы говорите, что театр не должен развлекать. Как тогда ему заманивать зрителей с «клиповым» мышлением?
– Театр – живой организм. Он должен не плестись за временем, а (в идеале) опережать его. Каждое десятилетие – это новое время и, следовательно, новый зритель. Потому должна меняться форма разговора, манера актёрской игры, должна быть другая сценография, новый подход к тому, что ты делаешь. То, что казалось гениальным десятилетия назад, сейчас может выглядеть наивно. К слову, прежнего пафоса в театрах уже нет. Оставаясь, скажем, в 70-х годах прошлого столетия, следуя всему старому и не привнося ничего нового, театр не может быть интересен сегодня – в 2019 году.
Многие проблемы у нас как раз связаны со средствами выразительности, использованием новых мультимедийных технологий. В наши дни в Интернете можно посмотреть лучшие мировые постановки, лучшие фильмы. И конкурировать с этим, оставаться интересным для публики довольно сложно.
С сегодняшним зрителем надо разговаривать на его языке. Мультимедийные технологии в спектакле – это не элемент развлечения, а составная часть нового языка, на котором общается молодёжь. Например, юмор тоже может развлекать, а может заставлять человека задуматься о чём-то важном.
– Актёры старшего поколения легко соглашаются на эксперименты? Или вам в этом плане легче работать с молодыми?
– Способность принимать новое зависит не от возраста. Приведу пример. В Кабардинском театре я ставил спектакль по пьесе американского классика Артура Миллера «Все мои сыновья». В ней главную роль играет Куна Жекамухова, которая в представлении не нуждается. Более титулованной артистки на сегодня у нас нет. И вот что в ней подкупает – это способность забывать всё, что она до этого умела, и совершенно с новым подходом сыграть новую роль.
Но, признаюсь, я люблю работать с молодыми артистами, которые ещё не сыграли свои главные роли. С ними часто бывает интереснее. Например, в оперетте «Аршин Мал Алан», в основном, играет молодёжь, которая до этого даже не знала, что такое актёрское мастерство. Там, где их учили, акцент был на вокал, они вокалисты. Всю школу, которую проходят за четыре года в театральных вузах, в сжатом виде им пришлось преподать за короткий срок постановки. И вроде вышло неплохо.
– Где легче ставить спектакли: в музыкальном театре или драматическом?
– По образованию я драматический режиссёр, но так получилось, что работаю главным режиссёром в музыкальном театре.
Мне легче в драматическом театре в том плане, что там спектакль целиком ставлю сам. Подбираю команду, музыку или композитора, который может сделать ту музыку, которую я хочу. Кстати, к «Заблудшим» оригинальную музыку писал Артур Варквасов. Вот с ним, как с композитором, мне интересно работать. Интересно с художником Кантемиром Жиловым. В Государственном концертном зале, где сцена абсолютно не театральная, он смог воплотить интересную сценографию.
В музыкальном театре сложнее в том плане, что приходится «делить» спектакль с балетмейстером, дирижёром. Здесь механизм создания спектакля сложнее. Прежде, чем актёры попадут ко мне, с ними работают другие, они отрабатывают музыкальный материал. Мне нравится работать в любом театре (музыкальном и драматическом), если материал интересен.
– А театру нужен продюсер?
– Конечно, нужен. Сейчас многое зависит от тех, кто может продвигать театральный продукт. Спектакль – это, грубо говоря, товар. Мы сейчас вынуждены говорить рыночным языком. Потому «продажа спектакля» – это необходимость. Ты можешь сделать качественный спектакль, но зритель может на него не прийти и даже не знать, что такой спектакль есть. Надо не просто приглашать, а приглашать правильно, заинтересовать, завлечь.
– Возможен высокий уровень театра в маленьком городе?
– Не думаю, что это взаимосвязано. Тем более сейчас, когда есть возможность чуть ли не в онлайн-режиме следить за опытом коллег в других городах. Если наблюдать за театральной жизнью по всей стране, то можно убедиться, что много интересного рождается в маленьких городах.
– Хотелось бы вам быть режиссёром в частном театре?
– Зависит от того, кто этот театр создает, какой у него вкус, для чего он ему нужен. Если это простое развлечение на свадьбах (это сейчас в тренде), то, пожалуй, нет. Но мне было бы интересно работать в частном театре, где есть понимание театра вообще. Даже если на одного зрителя.
– А есть у нас современные местные драматурги, интересные для театра?
– Может быть, и есть. Я сейчас немного отошёл от национального театра, потому не в курсе всего, что делается в этом направлении. Раньше приносили пьесы, я их читал. И даже ставил спектакль «Любовь по интернету», в котором играли Фатима Чехмахова с Хусеном Шаловым. Это очень любопытная пьеса, которую написала Зарема Дударова. Пьеса у неё была довольно качественная. Думаю, ей стоит продолжать это дело.
– Что бы вы посоветовали молодым людям, решившим посвятить себя театру?
– Стараюсь такого рода советы не давать. Это дело каждого. Мой отец хотел, чтобы я занялся точными науками. Сам он физик, у нас в роду много физиков. А моя мать – врач. Родители мне не мешали, но всё-таки не очень одобряли мой выбор.
– А как всё-таки получилось, что попали в театр?
– Я пел в детском хоре, и вполне успешно. Потом наступил возраст, когда большинство мальчиков теряют голос. Я хотел петь лучше всех, а лучше всех уже не мог. Но всё же поступил в музыкальное училище. Там случайно встретился с режиссёром Русского театра Султаном Теуважевым, который спросил меня: «Мальчик, хочешь в театре играть?» Конечно же, я хотел. Так в 16 лет попал в театр.
– Не жалеете?
– Это сложный для меня вопрос. Быть режиссёром – это, к сожалению, не только ставить спектакли. Много всего малоприятного, о чём и не хочется говорить. Бывает, думаешь: «А зачем мне это надо? Жил бы себе спокойно». Но, главное, я доволен тем, что в большинстве случаев ставлю те спектакли, которые мне хочется ставить. Свобода в выборе материала для режиссёра очень важна. И эта свобода у меня есть.
– Этот год объявлен Годом театра в России. Есть какие-либо особые ожидания?
– Я никогда ничего не ожидаю от подобных «объявлений». Как работал, так и работаю. Всё в том же темпе.
Беседовала Марьяна Кочесокова