Нальчик

Александр Янин: «Живопись стала занятием для небедных»

Наш собеседник – художник, чьи картины не требуют инструкции «Как это понимать?» Сюжеты просты и понятны, образы знакомы, объединяющий цвет – красный. Но это не реализм. В художественных кругах стиль этот называют просто по фамилии самого художника – «янин», причём без всяких измов. С вопроса о творчестве и началась беседа корреспондента газеты «Нальчик» с художником:

– Александр Эдуардович, почему красный цвет стал главным в вашем творчестве?
– Потому что он выразительный. Пожалуй, самый выразительный из всех существующих цветов. Разве не так?
– Считаете ли вы живопись лучшей формой самореализации?
– Если честно, я мечтал стать моряком и даже поступил в мореходное училище, но выяснилось, что здоровье моё слишком слабое для плавания по морям. А, поскольку будучи школьником я посещал художественную школу (родители заставляли, чтобы попросту не болтался на улице), решил идти в этом направлении.
– Чем ваше творчество служит обществу? Должно ли вообще искусство чему-то служить?
– Я не могу сказать, что моё творчество должно служить конкретно нашему обществу, но миру должно. Служить борьбе со злом. Из моих работ это можно понять. Существующему в современном мире злу должен быть какой-то противовес. Если все сложат руки, откажутся от борьбы, оно победит. И не останется ничего доброго. Кто-то должен оказывать содействие добру. Я подумал, почему бы не я?
– Вы ещё пишите стихи. Ваши картины производят впечатление, что в своём творчестве вы отталкиваетесь от текстов, а не от визуальных образов…
– Да, большей частью от текстов. Иногда от песен, иногда от стихов, иногда от сказанной кем-то фразы возникает картина. Визуальный образ сам по себе возникнуть не может. Его надо видеть и представлять. Я представляю тот мир, который мне хотелось бы видеть.
– Кто ваши любимые авторы в мировой литературе?
– Не буду оригинален: если проза, то Булгаков, если поэзия – Заболоцкий, Пушкин.
– Есть у нас художники, творящие на мировом уровне?
– Андрей Колкутин, Руслан Цримов. Не буду скромничать, я и себя считаю таковым. А иначе зачем бы я что-то делал?
– Каково отношение ваших близких к вашему занятию?
– Пока не готов ответить на этот вопрос.
– А Нальчику нужен Музей современного искусства?
– Сомневаюсь. Художникам Нальчика, может быть, и нужен, а городу, нальчанам – нет.
– В прошлом, юбилейном для вас, году вы выставлялись не в музее, а в отеле «Гранд-Кавказ». Вас такой формат выставки устраивает?
– Мне там нравится. Лариса Бабугоева, директор отеля, всё хорошо устроила. И вообще, ей стоит большое спасибо сказать, что она этим делом занимается без материального вознаграждения. Хотя бы один человек этим так занимается. Нет – два. Ещё Мадина Саральп. В её Центре устраивают весьма интересные вечера музыки, выставки и так далее. Понимаете, если все будут заниматься только извлечением выгоды, что будет с этим миром?
– А продавать картины получается?
– Иногда да.
– Местные коллекционеры интересуются?
– Местных коллекционеров, нацеленных именно на моё творчество, нет.
– Вы считаете себя везучим человеком?
– Сложный вопрос. Я не знаю, в чём мне повезло. Со стороны виднее, наверное. У художников есть свои понятия самореализации, а у окружающих нас людей эти понятия другие. Они смотрят на твои работы и думают, что это единственное дело всей твоей жизни, и в этом твоё везение. Люди, пока держатся на расстоянии, представляют художников в виде чего-то эфемерного, витающего где-то в облаках. Но при более близком знакомстве образ этот рассеивается, и художник превращается в обычного человека.
– По самооценке какая черта характера в вас доминирует?
– Наверное, дурацкий романтизм, от которого я за всю свою жизнь так и не смог избавиться.
– С каким бы литературным персонажем себя ассоциировали?
– Не знаю, но точно не с Остапом Бендером. К сожалению, нет у меня такой хватки, жилки. Хотя придумывать, воображать могу и люблю.
– А случалось вам самому покупать картины других художников?
– Нет.
– Из современных художников кто вам нравится?
– Андрей Колкутин.
– Он из наших, местных. А за пределами?
– Мягко говоря, никто не нравится. Никогда не создавал себе кумиров. У меня не было никогда преклонения перед каким-то человеком, его творениями. Всегда знал, что при хорошем старании я могу сделать лучше и даже мог бы стать кем-то другим. Геологом, в конце концов, как родители. Но я – рациональный человек. Казалось бы, художник – это иррационально мыслящее существо. Но нет, я – художник и очень рационален. Так вот, я подумал, чем бы мог заниматься до глубокой старости, долго оставаться работоспособным. И пришёл к выводу, что именно этим – искусством. И, видимо, я умру за мольбертом, когда кисть выпадет у меня из рук. Это счастливая профессия.
– Вы были ещё картографом…
– В Советском Союзе частных профессиональных художников не было. Не работать вообще было нельзя. Многие художники оформлялись на работу дворниками, кочегарами, сторожами. Он государством не поддерживался никак. И ему приходилось где-то устраиваться, чтобы содержать себя и семью. А что мне было ближе? У меня родители были геологи, вот я и пошёл в экспедицию, работал картографом. И кстати, неплохо работал.
– А есть художники, которые, напротив, утверждают, что в советское время жилось лучше. Были государственные заказы…
– Я по казённым заказам не работал, потому что в то время не состоял в Союзе художников, а вступил в него по настоянию Виктора Абаева только в 2005 году. Он просто сказал: «Знаешь что, ты так никогда мастерскую не получишь. Давай вступай!». А так, мне было всё равно, в творческом союзе или нет. Не считаю, что личность должна быть связана с каким-то сообществом.
– Здесь, в своей мастерской, вам комфортно?
– Во всяком случае, здесь места больше, чем в первой мастерской на ул. Инессы Арманд. Но там было тише, спокойнее. Здесь сложно работать. Все прохожие, которые желают поговорить по телефону, становятся под мои окна и начинают кричать в трубку. Здесь, как я заметил, никто тихо не разговаривает. С этой точки зрения, тут не очень комфортно, а со всех остальных – всё устраивает.
– А люди не заходят?
– Мало кто. Наверное, потому, что сам никого сюда не приглашаю. Я человек, который не вызывает улыбки с первого взгляда. Закрытый, типичный одиночка. Мне и одному комфортно, не требуется компания.
– А в плане признания вашего творчества?
– Я к этому равнодушен. Это не кокетство, просто нет тщеславия. Мне интересно делать свою работу, а всё остальное мало волнует. Но да, хочется продать картину. Реальный твой успех – это когда твои картины покупают.
– Художнику нужен продюсер?
– Да, такой человек нужен. Если художник всё время будет занят продажей своих картин, продвижением себя, когда ему работать? Несмотря на обособленность, я сам стараюсь как-то держаться на волне. Вот сейчас готовлю картины к участию в ярмарке «Арт-Россия», которая проходит в Нижнем Новгороде ежегодно.
– Каково ваше самое яркое воспоминание из детства?
– Всё детство было ярким. Я всему удивлялся, всем восхищался. Пошёл на рыбалку, поймал рыбку – радость какая! Играем в футбол, забил гол – как классно! Всему радовался, только потом с возрастом утратил эту способность.
– Сейчас по-вашему жизнь неяркая?
– Какая яркость может быть в 61 год? Как говорил персонаж известного фильма «Место встречи изменить нельзя», было огромное счастье, которое сузилось до камня в почке.
– Но по вашим картинам так не скажешь. Они дают надежду…
– Надежда, как известно, умирает последней.
– Для вас жить хорошо – это как жить?
– В ладу с самим собой. Материальная сторона меня интересует только в рамках средств существования, покупки красок. А краски очень дорогие. Вообще-то, живопись на сегодняшний день – занятие для небедных. Зайдите в художественные магазины, посмотрите цены – сразу поймёте, о чём речь. Про Москву и не говорю, там тюбик стоит пять тысяч. «Ребята, вы что, умом тронулись?!» – часто возникает вопрос. Свихнулись люди на деньгах.
– На что бы вы не пошли никогда?
– На убийство. На воровство.
– Те же библейские заповеди?
– Нет, заповеди ни причём. Я к ним отношусь так же, как и к скопированному с них моральному кодексу строителя коммунизма. И в библейские времена, и в советскую эпоху врали друг другу, ставили подножки и так далее. И сейчас ничего не изменилось.
– А что вам нравится и не нравится в Нальчике?
– Нальчик мне нравится, поэтому я здесь живу. Мне совершенно не нравится Москва как среда обитания. Там бы не смог жить. А тут не только тишина, народ здесь больше нравится. На Кавказе, если твой сосед живёт хорошо, то ты должен стараться жить ещё лучше. А там, если сосед живёт лучше, то его просто откровенно недолюбливают. Мне больше нравится стремление людей жить лучше соседа.

Беседовала Марьяна Кочесокова